Я подумал, что люди, находящиеся в столь плачевном положении и так воняющие мулами, могут без зазрения совести отправляться по домам. Однако Аристотель решил иначе.
— Мы должны срочно увидеться с Манто. Если она что-то знает, нельзя терять ни минуты.
И вскоре мы, верхом на мулах, оказались у порога Манто, удивляя своим видом привратника и ночных посетителей, которые уже начинали собираться, а также стайку полуодетых красоток, вышедших нам навстречу. Они не смогли удержаться от смеха и сморщили носы.
— Ну-ну, девочки! — одернула их Мета. — Где ваше гостеприимство? Запомните: запах мулов — это запах денег.
— Прошу прощения, я не хотел вас потревожить, — молвил Аристотель, лишь мельком посмотрев в сторону полуобнаженных женщин. — Но мне… нам нужно срочно переговорить с Манто.
— О, торговец медом! Снова по делам? — осведомилась какая-то девушка, подняв бровь.
К счастью, вскоре пришла Мета и сказала, что Манто желает побеседовать с нами без свидетелей. Следуя за ней, мы оказались в маленькой, скромно обставленной комнате без кровати, зато с большим ткацким станком. Судя по положению гирек, за ним как раз работали. Для нас поставили два маленьких складных стула, а Манто осталась у станка, напротив. По ее просьбе в комнату принесли светильники. Здесь было душновато и пахло шерстью, а не благовониями.
— Вот, — сказал Аристотель, — вместо вступления.
И он протянул Манто таблички, полученные нами от огромного, решительного раба.
Манто внимательно изучала послание. Я не мог понять, читает ли она или по почерку и надписи старается определить автора.
— Надеемся, — твердо сказал Аристотель, — ты выполнишь пожелание Ликены, которая передала тебе это письмо, и расскажешь о Клеофоне, чтобы нам не пришлось докучать его матери. Ты и сама видишь, что его исчезновение лишь вредит, а вовсе не помогает Гермии.
— Хорошо, — вздохнула Манто. — Я бережно хранила тайну, но судьба мальчика тревожит и меня. Думаю, в Афинах ему будет безопаснее. Я знаю не все. Вот что мне известно. Я приютила мальчика, который пришел ко мне под видом погонщика мулов, у него была записка от Ликены, похожая на эту. Она гласила, что скоро я получу вести от Гермии и что мне надлежит выполнить ее просьбу. Гермия тайно послала мне деньги…
— Как? — перебил я. — Откуда она узнала, куда именно их нужно слать?
— Ей сказала Ликена, — ответила Манто с ноткой нетерпения в голосе. — Угольщик отправил мальчика к Ликене, а та послала его обратно в Афины, ко мне. Его имя ни разу не прозвучало в этих стенах, хотя некоторые девочки знали, что приходил маленький погонщик мулов. Он пробыл здесь лишь два дня…
— И ел блины, — встрял я. На лице Манто отразилось изумление. — Ну хорошо, один блин, — поправился я. — С медом.
— Возможно. Как я уже сказала, Гермия послала мне деньги…
— Как? — снова спросил я. — Как она могла их послать?
— Их принес надежный человек.
— Ну конечно! — воскликнул я. — Раб Батрахион, горбун из дома Гермии. Он предан ей, и она вполне могла на него положиться. В то утро, когда здесь ели блины, я заметил возле борделя маленькую фигурку в широком плаще. Я тогда решил, что это ребенок, опоздавший в школу. Но он так чудно, вперевалку бежал… Как же я не догадался, что это Батрахион!
— Да, ты прав. Он делает покупки для Фанодема и бегает по всяким поручениям.
— Ну ясно, он мог выйти, не возбудив подозрений стражи, — кивнул я, радуясь, что наконец-то мне хоть что-то понятно.
— Совершенно верно. Как я уже говорила, — не без раздражения повторила Манто, — Гермия прислала деньги, подписавшись Ликеной, чтобы никто ни о чем не догадался. В записке было сказано, что мальчику нужно уехать. Тогда мы… я передала ему деньги вместе с запиской от матери: я, мол, тебя люблю и все такое. Мы взяли внаем осла, и мальчик уехал. Думаю, он собирался в Коринф, а, может, в какой-нибудь из двух соседних портов, чтобы сесть на корабль. Пирей — слишком близко от Афин, там его могли бы узнать.
— Так как же нам разыскать Клеофона?
— Этого я не знаю. Но я уверена, что он жив-здоров и на свободе, поводов для тревоги никаких. Во всяком случае, уехал он в добром здравии, с материнской помощью и благословением.
— Надо еще разок потолковать с угольщиком, — бросил я. От одной мысли о предстоящем путешествии к Ликабету у меня заломило спину.
— Вот и все, что я могу вам сообщить. — Манто повернулась к ткацкому станку, намекая, что пора бы нам оставить ее в покое. Хотя какой тут покой, подумал я: снизу доносились звуки флейты и громкий гул голосов, а наверху раздавался красноречивый стук.