— Нет. Разумеется, нет. В мои планы побег Клеофона не входил. Отнюдь. Но я сразу поняла, что его, наверное, приютил Эфипп. Мальчишка всегда был помешан на мулах. Это пришлось весьма кстати. Эфипп послал его ко мне — к Ликене, — и мы с Гермией устроили его побег, с помощью Манто.
— Гермия, — я снова отложил табличку и спросил напрямик: — Ты с самого начала рассчитывала на то, что Гермию обвинят в убийстве Ортобула?
— Честно говоря, нет. Так странно. Теперь-то я вижу, что все получилось даже лучше, чем я предполагала. Судите сами, сколько лишних хлопот я себе создала, лишь бы убить Ортобула вне дома. Мы решили избавиться от него по-тихому и сделать так, чтобы тело нашли в другом — совершенно другом — месте. В идеале все должны были подумать, что он принял яд у Манто. Или, на худой конец, в доме по соседству. Я знакома с Манто, а потому мне известно расположение комнат в ее доме. Я знала, что она пользуется соседним домом, который в то время пустовал. Так что моему… сообщнику не составило большого труда привезти туда тело. Хотя, судя по вашим рассказам, он скверно поработал над декорациями. Вот и доверяй после этого сообщникам.
Марилла снова глотнула вина и откинулась на спинку кресла. Ее руки слегка дрожали.
— Тебе холодно?
— Немного, — томно ответила она и широко зевнула. Я подбросил в печку угля.
— Почему ты зеваешь? — резко спросил Аристотель. — Неужели рассказывать об истории собственных преступлений — такая ужасная скука?
— Может, это от страха, — отозвалась женщина. — Что, по-вашему, они со мной сделают?
Аристотель промолчал.
— Расскажи поподробней, — попросил я. — Объясни нам. Ты повинна в страшном злодеянии. Я хочу понять, почему ты это сделала. Явно не ради денег, ведь в своем завещании Ортобул не отказал тебе ничего, даже свободу. Так что же тобой руководило?
Марилла зевнула еще раз, во весь рот, потом выпрямилась и вздернула голову. Вновь устремила она взгляд на светильник, мечтательно глядя на крошечный язычок пламени.
— Почему? — повторил я.
— Ах, господа, вы, возможно, не поймете. Ибо не жалости хочу я от вас, а понимания. Вообразите девушку, которая родилась на Сикилии, в рабстве. Ее посылают на чужбину. И вот однажды Эрос разрывает мои оковы — в тот день я познала свободное чувство. Я узрела этого мужчину, чьи красота и внутреннее благородство, словно окружающее его сиянием, поразили меня в самое сердце. Взглянув на меня, он воспылал ответной страстью, он заключил меня в объятья и спросил — спросил, — хочу ли я быть с ним на ложе. Он целовал меня так, что, казалось, никогда не сможет остановиться, а я сжимала его в объятьях, чувствуя, как по телу разливается огонь. Мы целовались, и лобзания сливали наши души в одну. А потом… потом мы пошли в постель. Это был тайный союз, но он осыпал меня лепестками роз и называл нежными словами. Божественными словами. Представьте, какая это честь для смертной женщины — Леды, Семелы — удостоиться любви божества! Вот что я чувствовала. Он сбросил одежды и предстал предо мной во всей красоте своего обнаженного тела, словно сияющий мрамор, омытый молоком. Словно цветок. О, эта гордая голова, о величавая шея, о мощь его плеч! Какое наслаждение — мягко касаться жезла его страсти и видеть, как он оживает по мановению твоей воли. И чувствовать, как его руки скользят по твоему телу, и раздвигают, и проникают — и, ощущая его внутри себя, ты купаешься в счастье, в волнах счастья! Все это я испытала.
— Но ты ведь состояла в любовной связи не только с ним? — не без сочувствия спросил Аристотель. — У тебя было несколько любовников.
— Это не то. Ничего общего. В этом нет полной гармонии, и света, и моей собственной страсти. И радости от того, что вы заснули, не разомкнув объятий, и проснулись вместе. То, что случилось с нами, не имеет ничего общего с продажной любовью, когда за право провести с тобой ночь сражаются клиенты борделя. Меня не вожделели и не лапали, не брали и не принуждали. И главное даже не то, что меня любили. Я любила. Я дарила любовь. Я ощутила силу любви, божественного Эроса. Все было как в стихах. Достоинства моего милого неисчислимы, но именно его красота все и сделала. Я посмотрела на него, и все во мне перевернулось. Я увидела его тело, и мое тело раскрылось. Боги одарили его такой красотой, что я и помыслить не могла об отказе!
— Велика власть Красоты, — осторожно молвил Аристотель. — Заметив ее, люди, а возможно, и отдельные виды животных испытывают сильные чувства. Это один из способов приобщиться к высшим истинам.
Марилла усмехнулась:
— Люди, да. Но есть в красоте нечто божественное. Проявление высшего смысла! Пораженный Эросом, ты не проглядишь красоту, не спрячешься от нее за сухими доводами рассудка.