Однажды, проходя по базару в Пирее, я чуть не наступил на торговку хлебом — одну из тех женщин, которые варят овсянку и пекут пресные лепешки, сидя на земле возле переносных печей и оглушая прохожих воплями: «Ситион! Ситион!» Еще одна отвратительная старая ведьма с трясущимися руками, рассеянно подумал я. Совершенно случайно я взглянул на торговку повнимательнее, и она вдруг показалась мне смутно знакомой. Ее кривые ноги с трудом носили тело, пальцы были изуродованы, во рту не хватало одного зуба. И все-таки она была моложе остальных. Где-то я встречал эту женщину…
— Фисба? — неуверенно спросил я. — Фиванка Фисба?
Передо мной сидела та самая флейтистка, которая подала Фрине порцию импровизированного цицейона, не подозревая, к чему это приведет. Пытка оставила на ней неизгладимые следы. Торговка хлебом помотала головой.
— У меня теперь другое имя, — сказала она. — Просто купи хлеба и уходи, пожалуйста.
Она говорила, слегка присвистывая сквозь дырку на месте переднего зуба. Это значительно осложняло произнесение слова «ситион» — столь важного для ее новой профессии. Я бросил женщине обол, но не пожелал принять хлеб из ее рук.
— Ты, похоже, прав, — заметил я Аристотелю немногим позже. — Не везет мне в борделях. Наверное, это к лучшему, что Смиркен согласен поженить нас с Филомелой в гамелионе, как и было условлено. Неблагодарный мужлан! Заживо похоронен у себя в деревне, работает по колено в грязи, словно крестьянин, так хоть порадовался бы, что дочь выходит замуж за достойного гражданина Афин! Но радости в нем — что в кусте утесника, а благодарности — что в паре стоптанных башмаков!
— Придется тебе с этим смириться, — сказал Аристотель. — Ты всегда знал, что за человек твой будущий тесть.
— Пусть даже не надеется, что я возьму его к себе в дом. А кстати, захоти я в бордель, то даже не знал бы, куда податься. О доме Трифены не может быть и речи, к Манто тоже не тянет. Представляешь, оказывается, эта жалкая маленькая стерва Кинара имеет на меня виды! — И я рассказал Аристотелю о том, что девушка мечтает жить в отдельном доме как моя личная наложница.
— Девочка неглупа, — сказал Аристотель. — Многие мужчины содержат наложниц. Хотя мудрые подруги посоветовали бы ей не выкладывать тебе все вот так сразу.
— Наложница точно не входит в мои планы! — воскликнул я. — Единственное, что может быть хуже — это путаться с собственной рабыней, как Ортобул. Отвратительно! Полный подрыв порядка и всяких устоев!
К моему удивлению, лицо Аристотеля порозовело.
— Не все мужчины с тобой согласятся, — мягко возразил он. — Бывают… в некоторых случаях это единственный выход. По крайней мере, лучше так, чем с незнакомыми женщинами в дешевых притонах, за деньги. Однако уверяю тебя, при живой супруге это исключено.
— Все люди устраивают свою жизнь по-разному, — согласился я. — Я, например, знаю таких, которые считают, что величайшее зло — это гетеры, независимые и богатые. Помнится, и ты, и Аристогейтон говорили, что в далеком прошлом у спартанцев не было проституток. Они просто могли запрыгнуть на первого приглянувшегося илота, причем совершенно бесплатно.
Тут в андрон вошла Герпиллида, чтобы унести тарелки, и Аристотель громко заговорил о керамике. Наша беседа приняла новый оборот. Видимо, не суждено мне было выяснить, как же следует жить человеку, от природы наделенному страстями.
Примечания
1
Здесь и далее «Илиада» Гомера в переводе с древнегреческого Н. И. Гнедича. — Здесь и далее прим. переводчика.
(обратно)2
Дем — территориальный округ в Древней Аттике.
(обратно)3
Аттический медимн — древнегреческая мера сыпучих тел, равнялся 52,53 литра.
(обратно)4
Еврипид, «Вакханки» (перевод с древнегреческого И. Ф. Анненского).
(обратно)5
Еврипид, «Алкеста» (перевод с древнегреческого И. Ф. Анненского).
(обратно)6
Гидрия — сосуд для воды, чаще керамический, с двумя горизонтальными ручками и одной вертикальной. По форме близка к амфоре, но сильнее расширяется кверху, а горло более высокое и узкое.
(обратно)7
Фарсанг — персидская мера длины, 6210 метров.
(обратно)8
Еврипид, «Медея» (перевод с древнегреческого И. Ф. Анненского).
(обратно)