Выбрать главу

— Афиняне, для меня — большая неожиданность оказаться здесь, да еще в качестве ответчика. Уверяю вас, это страшное обвинение в нападении и злоумышленном нанесении ран — совершенно безосновательно. Мы с Эргоклом приобрели рабыню, известную под именем Марилла, это чистая правда. Правда и то, что я заплатил больше, чем Эргокл — доли, которые мы внесли, вовсе не были равными. Вы убедитесь в этом, взглянув на представленный ранее счет. Однако Эргокл утаил от суда, что вышеизложенным событиям — точнее, его версии этих событий — предшествовал один разговор. Я сказал, что он жестоко обращался с рабыней, а это не входило в наше соглашение. Я пообещал выкупить его долю — напомню, что большая доля и так принадлежала мне, — и хотел незамедлительно подарить рабыне свободу. Все это пришлось Эргоклу не по нраву, но мое предложение было честным и достойным. Я знал, что сама Марилла, обиженная его жестоким обращением, не желает иметь с ним дела. Я честно предупредил Эргокла, что он получит деньги, но не женщину, которую отныне я поселил в собственном доме.

Вы уже слышали, что однажды вечером Эргокл в сопровождении друзей появился у меня на пороге и, осыпая нас угрозами, стал грубо требовать Мариллу. Даже из его собственных слов очевидно, что поведение этих людей было неслыханно буйным. Они силой попытались войти, но привратник — не без нашей с сыном помощи — выставил их вон, что не противоречит законам Афин. Даже если Эргокл и его шайка получили несколько тумаков, пусть считают, что дешево отделались, ибо они заслуживали большего! Многим школьникам в играх со сверстниками везет гораздо меньше, но им и в голову не приходит бежать плакаться папочке.

Потом этот человек подстерег меня в таком месте, которое, с одной стороны, не назовешь уединенным (как мой дом), а с другой — общественным (как Агора); место, где он мог напасть на меня, ничем не рискуя. Я пришел в публичный дом Манто, не предполагая, что столкнусь там с Эргоклом. Конечно, частые посещения публичных домов — не та вещь, которой следует гордиться. Но я не делаю из этого тайны. Всем известно, что я вдовец и должен следовать зову своего мужского естества, это только разумно. Наверняка Эргокл знал, что может встретить меня у Манто. Зачем бы мне выслеживать его? Логичнее предположить, что это он устроил мне засаду, но, решив скоротать время ожидания за кружкой вина, переоценил свои силы. Завидев меня, он нетвердой походкой двинулся навстречу и начал выкрикивать оскорбления. Это подтвердит мой свидетель.

Первый свидетель защиты: Филин, сын Филина из Кефизии

— Я Филин, сын Филина, афинянин из дема Кефизии.

Я давно знаю Ортобула, у нас немало общих знакомых. Ортобул неизменно сдержан, великодушен и миролюбив.

В ту ночь я тоже был в публичном доме Манто и знаю, что произошло. У меня сложилось впечатление, что Эргокл начал пить задолго до появления Ортобула. Разумеется, именно он подошел к Ортобулу, а не наоборот. Он произнес столько бранных слов — неужели мне придется повторить все? Некоторые прозвучат не слишком уместно на таком достойном собрании. Тогда я плохо знал Эргокла, и его поведение поразило меня. Я велел ему прекратить, отойти и сесть. Я также предложил ему перекусить, чтобы уменьшить опьянение, которое столь явно бросалось в глаза. Эргокл заявил нечто вроде: «Я съем уши и половые органы Ортобула, жареными!» Затем он угрожающе замахнулся и полез в драку. Казалось, никому не угрожала серьезная опасность. Ортобул просто защищался. Я не верю, что Эргокл сильно пострадал. Я отправился за помощью и потребовал, чтобы люди Манто положили конец этой стычке и увели Эргокла.

Ортобул продолжает речь в свою защиту

— Теперь вы знаете, как было дело. Все произошло именно так, как свидетельствует Филин. Эргокл увидел меня и подошел — тогда как я не искал встречи с ним и ни на кого не нападал. Он произнес сбивчивую обличительную речь, изобилующую бранными словами, а затем поднял на меня руку. Естественно, я имел полное право защищаться! Я ударил его в ответ и, пытаясь утихомирить, сбил с ног. Падая, он опрокинул стол и разбил стоящий на нем кувшин. Да, я взял черепок от кувшина. Но я не пользовался им как оружием. Эргокл упал и сам поранился об осколки — вот и все.

И уж конечно, злой умысел — последнее, в чем меня можно обвинить! Неужели человек, замышляющий нападение или убийство, отправится на место преступления безоружным, надеясь, что в ответственный момент Фортуна не оставит его своей милостью и под руку подвернется что-нибудь подходящее? Конечно, нет! Это было бы просто нелепо, господа. Он вооружается дубинкой, кинжалом или чем-нибудь в этом роде. Ни один человек не планирует нанести врагу серьезные увечья без оружия. И потом, если Эргокл, как он утверждает, оказался в моей власти, почему я, устроивший ему засаду, не воспользовался моментом и не убил его? Если я, лелеявший такие злодейские замыслы, мог делать с ним все, что хотел, почему я не прикончил его? Обвинение Эргокла нелепо, оно раздуто из пьяной драки, которую он сам и устроил.