Афиняне, я ударил Эргокла — это правда. Я сильно ударил его в ухо. Но это все. Вот из-за чего он поднял такой переполох, утверждая, что синяк под глазом — это страшная рана. Почему он это делает? Он хочет забрать то, что принадлежит мне по праву. Он завидует моим успехам и не может смириться с тем, что Марилла предпочла меня ему. Ибо есть люди столь слабые и неуверенные, что их заботит даже отношение рабов и собак. Он хочет уничтожить меня, просто чтобы потешить уязвленное самолюбие. Видите, Эргокл сам охарактеризовал себя с худшей стороны.
Что прибавить? Мой противник показал себя слабаком, трусом, лжецом и задирой. А также сквернословом, способным устроить драку в публичном доме. Есть ли основания верить его словам? Прислушайтесь к голосу разума. Спросите себя, достойнейшие афиняне, для чего создавались наши законы. Неужто для таких пустяков? Неужели Ареопаг должен заниматься синяками? Я стою перед вами, покорный вашей воле, но знаю, что ареопагиты не только могущественны, но и справедливы. Они не допустят, чтобы неправота и уязвленное самолюбие восторжествовали.
Выступление Ортобула приняли благосклонно. Впрочем, никого не удивляло, что именно ему принадлежали симпатии большинства присяжных. Следующие речи в большей или меньшей степени повторили предыдущие и мало повлияли на мнение судей и зрителей. Это не укрылось от мудрого Ортобула, и он закончил свою вторую речь задолго до того, как иссякла вода в клепсидре. Басилевс заметил, что, по афинским законам, мужчины, поссорившиеся из-за проститутки, должны обращаться к официальному посреднику. Приговор был вынесен незамедлительно, хоть и не совсем единогласно. На свое счастье, Эргокл получил около четверти голосов (так, по крайней мере, сказали учетчики), и это спасло его от унизительного штрафа за необоснованный иск, ибо каждый Обвинитель должен убедить хотя бы четверть присяжных Ареопага. Хотя на стороне Ортобула было три четверти присяжных, ему все же пришлось уплатить пеню за нарушение общественного порядка — и это, казалось, совершенно удовлетворило остальных. Чтобы вступить в права владения Мариллой, Ортобулу вменялось выплатить долю Эргокла и пеню представителю суда. Суд считал своим долгом проследить за тем, чтобы долг Эргоклу был полностью погашен. Из доли Эргокла вычли пятнадцать драхм — в счет ущерба, причиненного жилищу Ортобула. Пеня за нарушение общественного порядка составляла две драхмы, сумма чисто номинальная.
Чтобы окончательно уничтожить Эргокла и его сподвижников (ряды которых стремительно редели), Ортобул вызвался заплатить на месте, причем не только две драхмы, но и долю Эргокла, которому был незамедлительно представлен счет.
— Теперь мы знаем, что важным господам все позволено, — проворчал один из друзей Эргокла. — Отвертеться от обвинения в нападении и нанесении ран стоит им не дороже хорошего обеда или ночи в борделе!
— Вот он идет, со своей любовницей, добытой неправедным путем, — сказал второй свидетель Эргокла. Эргокл остановился и вперил злобный взгляд в спину удаляющегося врага. И правда, Ортобул решил лично проводить домой своих рабов, несказанно счастливых, что им удалось избежать пытки. Обернувшись, чтобы поблагодарить друзей за поддержку, он еще раз продемонстрировал обаятельную улыбку. Вскоре Ортобула и Критона нагнал верный Филин: все трое зашагали рядом, не скрывая торжества.
— Я же говорил, что ничего хорошего из этого не выйдет, — заметил свидетель Эргокла.
— Ничего подобного ты не говорил, — рявкнул Эргокл. — Эта женщина моя! Ортобул не имеет на нее прав!
Недовольными остались только Эргокл и его свидетели. Ареопагиты считали, что вынесли справедливый вердикт, и полумили искреннее удовольствие от суда. Зрители бурно веселились и обменивались плоскими шуточками.
— Не буду утверждать, что обвинение Эргокла было совсем уж нелепым, — заметил Аристотель, когда мы спускались с холма. — Но без нелепости не обошлось. Неубедителен до смешного — так бы я сказал. Искусство убеждения состоит в том, чтобы не позволить зрителям смеяться там, где не надо. А Эргокл… Даже когда он намеренно глумился над своим противником, это звучало так, словно его просто не учили риторике.