— Как плохо, что Афины не могут быть полностью независимы! — Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. — Не могут сами принимать решения! Как смели вы превратить наш город в беспомощную марионетку?
— Я не говорю, что мне это нравится, Стефан. Отнюдь. Я лишь констатирую факт: наши заговорщики не способны трезво оценивать ситуацию. Человек, обладающий свободой выбора, должен понимать, чем обернется принятое решение. Не похоже, что эти люди думают о последствиях. Они не готовы сражаться с Антипатром. Они даже представить не могут, во что превратится город после непродолжительной осады. О безумцы! Пусть Аристогейтон расхаживает в спартанском плаще и кичится своей верностью древним добродетелям, если ему хочется поиграть в спартанца. Но, выдвигая обвинение против Фрины, он начинает играть активную политическую роль, а это опасно.
— Если Аристогейтон и ему подобные придут к власти, пострадают все, — поддакнул Феофраст.
— И возможно, пострадают серьезно. — Аристотель еще раз обошел комнату. — Антипатр, если его разозлить, вполне может решиться на самые жесткие меры. Хотя бы в одном я начинаю соглашаться с Критоном: нельзя ждать три месяца, пока Гермии вынесут приговор. Нужно срочно что-то предпринять, чтобы правда вышла наружу, и люди успокоились.
— Хорошо сказано, но будет ли сделано? — скупо улыбнулся Феофраст. — Вот бы у тебя нашлось какое-нибудь сонное зелье, способное утихомирить страсти и остудить гнев!
— Это под силу лишь Разуму, который не дремлет, — ответил Аристотель. — Увы, его вечно не хватает. Ясно как день: на Басилевса рассчитывать не приходится. Между нами говоря, он редкостный болван. Критон, который спит и видит, как бы отомстить Гермии, тоже не станет беспокоиться о правде и справедливости — или вникать в детали. — Философ сел и почесал бороду. — Ортобула отравили, в этом мы все согласны. Значит, первым делом надо попробовать выяснить, откуда взялся яд.
Лишь на следующий день, вновь оказавшись на Агоре возле храма Зевса, я всерьез задумался, как выполнить поручение Аристотеля. И вдруг с удивлением понял, что прямо в сердце Афин, недалеко от того места, где я сейчас стою, должен храниться небольшой запас смертельного яда — причем совершенно законно. «Совсем рядом с нами», как верно заметил мой младший брат Феодор. Афинская тюрьма, ничем не отделенная от остальной части города, расположена в самом углу Агоры, за Толосом, возле жилых домов и лавок резчиков по мрамору. Думаю, построить тюрьму в центре города — очень хорошая мысль: узнику, решившемуся на побег, пришлось бы пробираться через толпу и миновать сотни зорких глаз. Я пересек Агору и подошел к этому внушительному сооружению: мощные внешние стены — вот все, что отличало его от любого другого здания (впрочем, на храм оно тоже не походило). Первый этаж с редкими бойницами, прорезающими каменную кладку стен, отводился под тюрьму, на втором, с обычными окнами, жила семья надзирателя.
Даже когда в тюрьме нет ни одного узника, у входа всегда стоит страж, который непременно поинтересуется целью твоего визита.
— Зачем ты пришел? — рявкнул он: кажется, гражданин, пришедший с дружеским визитом, не произвел на него благоприятного впечатления. — Поглазеть или, может, за покупками?
— Я желаю говорить с начальником тюрьмы, — ответил я, пропустив мимо ушей эту дерзость.
— Он занят с посетителем.
— О, это, должно быть, мой друг, — весело сказал я, проскользнул внутрь мимо стража и направился в маленькую комнатку по правую сторону от входа, которая, очевидно, использовалась как приемная. Открыв дверь и увидев, что комендант беседует с неким господином, я понял, что нечаянно сказал правду. Или почти правду. Ибо я хорошо знал этого человека с широкими, нескладными плечами, каштановой бородой и вытянутым, терпеливым лицом, хоть и не считал его другом.
— Привет тебе, Феофраст, и тебе, господин.
— А, Стефан, — казалось, Феофраст твердо решил, что никому не удастся вывести его из равновесия или хотя бы удивить. — Осмелюсь предположить, что мы оба пришли сюда за одним и тем же.
— Может быть, — осторожно ответил я.
— Я только вошел, — объяснил он. — И как раз собирался поговорить с этим господином, который, как ты знаешь, входит в коллегию Одиннадцати. Хочу задать ему несколько вопросов.
— Да? — проговорил тюремщик, слегка нерешительно, и повернулся ко мне. — Ты, наверное, желаешь проведать узника?
— Я не зная, что здесь есть узник, — сказал я. — А где вы его держите?
— Можешь посмотреть, если хочешь. Ты ведь гражданин.