Архонт кивнул, и Гиперид повернулся к закутанной в черное фигуре Фрины:
— Я спрашиваю тебя, Мнесарет, дочь Эпикла, посвящена ли ты в тайны Элевсинских обрядов?
Пробормотав едва слышное:
— Нет, — черная фигура замотала головой.
— Обвиняемая отрицает, что когда-либо проходила посвящение. Скорее всего, это правда: будь Фрина мистой, у Жрецов и Хранителей Обрядов имелась бы соответствующая запись. Да этого никто и не утверждал. — Он прямо и даже несколько вызывающе посмотрел на Эвримедонта. — Итак, можно с полной уверенностью сказать, что эта женщина, дочь Эпикла, не является посвященной. Если вы помните, когда Эсхила упрекнули, что в одной из пьес он разглашает тайны священных ритуалов, великий драматург ответил: «Ой, а я и не знал, что они тайные!» (Смех среди собравшихся.) Будь Эсхил посвященным, такой ответ мог бы показаться неубедительным. А так его оправдали. Эсхил знал лишь то, что знали все, то, о чем дозволено знать: о шествии и празднествах. Любой из нас видел изображения, относящиеся — или относимые — к Мистериям. Чаша, факелы — это ни для кого не тайна. Колосок часто встречается на памятниках и рисунках, иногда просто как орнамент. С другой стороны, в пьесах Эсхила, афинского гражданина, автора выдающихся трагедий, по общему признанию, есть прозрачные аллюзии на Элевсинские мистерии. Но мы не привлекаем к суду этого великого афинянина, который создал чудесные пьесы, посвященные Дионису. Не обвиняем мы и Аристофана, хотя он пошел еще дальше. И даже не в трагедии, а в комедии, самый яркий пример — «Лягушки»… Не являясь посвященной в обряды Элевсина, как Фрина могла осквернить или даже изображать их? Афиняне, невозможно осквернить то, о чем не знаешь. Невиновна она и в разглашении священных тайн. Даже Обвинитель не может утверждать, что она разболтала какой-то секрет. Эта женщина знала лишь общеизвестное — слухи, публичную сторону Мистерий. А потому, даже если Фрина сказала то, что ей вменяется, она согрешила не больше Эсхила или Аристофана. Намекая на общеизвестные элементы Мистерий, она никоим образом не осквернила их и не раскрыла никаких тайн… Действия, которые ставят ей в вину, не имеют ничего общего со святотатством. Она предложила своим знакомым легкий ужин за свой счет, и всем присутствующим, рабам и свободным гражданам, достались одинаковые порции. Общеизвестно, что эта женщина, дочь Эпикла, посещает храмы, приносит жертвы, чтит праздники и афинских богов. Глупая, невинная забава еще не является посягательством на святыню или Мистерии. Величие нашего города состоит в том, что он не обращает свое могущество против беззащитных, потакая злобным прихотям их недругов. И не использует нашу великую религию, дарующую надежду и утешение, как орудие мести. Этот суд не должен был состояться. Я прошу наших мудрых архонтов остановить его и освободить несчастную женщину.
Сочтя, что это хорошая концовка, Гиперид замолчал, отер пот со лба и сел.
Его доводы были весьма разумны. И все же я почувствовал, что на сей раз Гипериду не удалось произвести того впечатления, которого он неизменно добивался прежде. Нападки на Аристогейтона, которые в любом другом случае пришлись бы по душе афинянам, нынче оставили их равнодушными. А разумные аргументы даже разочаровали слушателей, ожидавших чего-то из ряда вон выходящего. Я сам поймал себя на мысли, что уж лучше бы Гиперид сделал какое-нибудь заведомо невероятное заявление: например, что настоящую Фрину похитили, а в доме Трифены был ее двойник. Требовались серьезные основания, чтобы перечить Аристогейтону, а главное — Эвфию и могущественному, благочестивому Эвримедонту. Смогли Гиперид дать присяжным то, в чем они — равно как и он сам — так нуждались? Я был уверен, что нет. Гиперид выглядел скованным. Я впервые заметил признаки возраста не только на его лице, но и в волосах, в которых поблескивала седина.