Я понял, что Фрина обречена. Оставалось лишь узнать, как она умрет — от яда или на тимпаноне. В глазах Аристогейтона и его сторонников читалось: «Распять ее!»
И вот усталый, потерпевший поражение Гиперид взошел на бему, чтобы произнести заключительную речь, хотя, казалось, надеяться было уже не на что.
Вторая речь Гиперида в защиту Фрины— Афиняне, я не знаю, что можно ответить на такую жестокость. Мне сложно говорить, — он сглотнул. — Некоторые уверены, что могут читать мысли богов, как открытую книгу, и что боги желают казни невинной женщины.
Гиперид взглянул вверх, словно надеясь, что боги пошлют ему вдохновение. Дождь прекратился, ветер гнал по небу клочья облаков. Оратор встряхнулся, как человек, который вот-вот бросится в море. Потом, приняв какое-то решение, он повернулся к нам:
— Чего желают боги, господа? Неужели жестокости и разрушения? Неужели их радуют убийства и надуманные обвинения? Аристогейтон сам не понимает, чего просит. Пусть обвиняемая встанет так, чтобы все могли ее видеть.
Оратор кивнул солдату, и тот послушно подвел к нему закутанную в черное фигуру.
— Глядите! — приказал Гиперид, подходя к женщине. — Глядите — но видеть-то вы не можете!
И резким движением он сорвал с нее покрывало, и показалось прекрасное лицо Фрины, ее блестящие золотые волосы, разделенные на прямой пробор и собранные сзади. Голова и прическа свободной женщины, а не рабыни.
— Это — женщина! — вскричал Гиперид. — Любуйтесь ею! Это ее вы хотите осудить, наслушавшись злобной клеветы кучки заговорщиков. Даже если она и произносила слово «Распределитель», Исодет — никакой не чужеземный бог, ибо «Распределитель» — это одно из имен Диониса, которого мы все любим и почитаем. Нелепое обвинение раздуто практически из ничего, из пирушки в борделе, из слов полумертвых от страха рабынь, из свидетельских показаний граждан, которые в ту ночь были пьяны и которых еле-еле разыскали наши рьяные обвинители. Заговорщики используют Фрину как легкую, но знаменитую мишень, а сами посягают на благоденствие Афин и мечтают возродить тиранию, когда любого можно привлечь к суду, выдвинув туманные обвинения. Любуйтесь, говорю я вам, настоящей женщиной!
Один за другим присяжные поворачивали головы, чтобы взглянуть на Фрину. Бледный солнечный свет, пробиваясь сквозь редеющие облака, облегчал им задачу. Некоторые особо трезвомыслящие мужи демонстративно отвернулись. Я подумал, что Басилевсу пора бы подать голос — и Гиперид, видимо, разделял мое мнение. Испугавшись, что ему помешают осуществить задуманное, он снова взялся за ткань, скрывающую тело Фрины.
— Смотрите!
Он расстегнул застежки на ее плотном плаще, скинул его и таким же молниеносным движением разорвал тонкий льняной хитон, под которым не было ничего, даже грудной повязки. Взорам открылась прекрасная грудь Фрины. По мере того, как Гиперид продолжал свою речь, порванные одеяния медленно падали наземь, постепенно обнажая ее совершенное тело, — казалось, мы наблюдаем за рождением божества. И правда, Фрина была похожа на Афродиту, выходящую из морских волн, — складок черного плаща и кипенно-белого хитона, которые сперва колыхались на уровне ее бедер, потом — колен и, наконец, опустились к маленьким ступням. Словно очищенный от коры ивовый прутик или весенний бутон, появившийся из зеленой почки, Фрина, нагая, божественно сложенная, стояла среди нас. Не из золота и бронзы, а из плоти и крови была сделана эта чудеснейшая из статуй.
— Смотрите! — воскликнул Гиперид. — Смотрите на красоту, которая снизошла до нас!