Это «государственное кладбище», вероятно, находилось на таинственном участке археологических раскопок, который называют кладбищем Керамика, – или около него. Это место – пятачок поразительного спокойствия среди шума и суеты современных Афин. Его пересекает поспешно построенная Фемистоклова стена и по-прежнему орошает река Эридан, хотя в наши дни она стала не больше мелкого ручейка. Это место было одним из центров духовной жизни Древних Афин. Здесь проходили процессии, направлявшиеся для приобщения к неземным тайнам в Элевсин, расположенный приблизительно в 18 километрах далее по берегу; проводившиеся там мистические ритуалы открывали посвященным некие глубокие истины о загробной жизни. Здесь же собирались участники более локального, но еще более богатого зрелища, Панафиней, во время которых процессия поднималась на Акрополь, чтобы воздать почести Афине. Таким образом, место произнесения этой великой речи, согласно описанию Фукидида, было едва ли менее значимым, чем ее содержание. Но и слова ее производят весьма сильное впечатление.
От выразительных фигур речи, использованных Периклом для восхваления города, и сейчас, 2500 лет спустя, читателя пробирает дрожь. Тон оратора представлял собой смесь идеализма, гуманизма, эгалитаризма, внимания к нюансам и чистой, нестерпимой гордыни. Речь эта была выражением политической философии, более не проявлявшейся в делах человеческих вплоть до Американской и Французской революций. Перикл не слишком заботится об утешении осиротевших. Вместо этого он подчеркивает, какой честью было погибнуть на службе столь чудесного, уникального города – места, которое должно возбуждать в тех, кто ему служит, страстную любовь.
Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим потому, что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве. По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех; что же касается политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести.
Трудно переоценить, в какой степени эта философия перевернула все предшествующие представления о назначении правительства. В Афинах те, кто обладал административной властью, обладали ею не по божественному праву, не по праву наследования и даже не благодаря личному обаянию. Власть предоставлялась им на временной основе народом, в соответствии с установленными правилами.
Мы … повинуемся властям и законам, в особенности установленным в защиту обижаемых, а также законам неписаным, нарушение которых все считают постыдным[37].
Говоря это, Перикл признавал, что и его положение фактического властителя Афин вполне подлежит отмене, если так решит народ. Его речь была практичным и подробным описанием политической теории, знакомой миру нашего времени; теории, предвосхищавшей идеи мыслителей, подобных Давиду Юму и Джону Стюарту Миллю, которые жили пару тысячелетий спустя. Поразительно современно звучит и то видение баланса между индивидуальной свободой и общественными обязанностями, между скромным частным достатком и более возвышенным идеалом участия в пополнении богатств города, которое излагает этот государственный муж. Джордж Оруэлл, при всей его склонности к язвительной критике неравенства и империалистического лицемерия, свойственных его стране, находил нечто восхитительное в той терпимости, с которой британцы относятся к эксцентричности и частным занятиям, в идее о том, что «дом англичанина – его крепость». Перикл предвосхищает это отношение, восхваляя «частную жизнь» афинских граждан, которую они ведут, не пренебрегая еще более важными общественными обязанностями.
37
Перевод Г. Стратановского. Цит. по: