Пережив голодную зиму, в 404 г. до н. э. Афины сдались Лисандру, который настоял на разрушении не только городских стен, но и, по меньшей мере на короткое время, демократической системы. Вероятно, казалось, что великий город оказался на грани исчезновения.
Но история Алкивиада и его участия в делах греков на этом не вполне закончилась. Когда афинский флот шел к Эгоспотамам навстречу своей гибели, он проходил мимо места, где поселился Алкивиад. Тот дал военачальникам один полезный совет: указав, что корабли находятся в стратегически невыгодной позиции, он порекомендовал им переместиться в близлежащую удобную гавань Сеста. Его совету не последовали, что привело к катастрофическим результатам.
Узнав о поражении родного города, Алкивиад пересек пролив и собирался отправиться вглубь материка[63] в надежде получить помощь от персидского царя. Персидский наместник Фарнабаз, тесно связанный со спартанцами, решил воспользоваться этой возможностью. Он снарядил группу убийц, чтобы уничтожить человека, которого считал самым опасным, – единственного афинянина, которого никому не удавалось обезвредить. Дом, в котором Алкивиад ночевал вместе со своей любовницей Тимандрой, был подожжен. Алкивиад выбежал из дома, потрясая кинжалом, но пал, осыпанный градом стрел. Во всяком случае, он погиб сражаясь. В некотором смысле его кончина была более достойной, чем окончание эры регионального могущества его города.
По словам Ксенофонта, предприимчивого афинского полководца и талантливого автора, писавшего простым греческим языком, снос афинских стен под пристальным наблюдением спартанских военачальников и афинских коллаборационистов проходил под музыку в исполнении флейтисток. Укрепления, превратившие город в неприступный остров и позволявшие Афинам пускаться в дальние имперские авантюры, не опасаясь возмездия, были практически обращены в прах[64]. В каждом раунде междоусобных греческих раздоров предыдущего столетия спартанцы не скрывали своего желания разрушить эти стены, а афиняне, даже в периоды временных поражений, всегда ухитрялись сохранять их.
На самом деле даже в этот момент упадка роль Афин в греческих делах ни в коем случае не была ничтожной, в особенности в том, что касается культуры. Но в одном из последних драматических произведений этого века ощущается не только исключительное изящество, но и горечь. Речь идет о комедии Аристофана «Лягушки». Кое-кто предпочитает непристойную буффонаду его «Лисистраты», написанного в 411 г. до н. э. великолепного фарса, в котором женщины Афин и Спарты пытаются добиться мира при помощи сексуальной забастовки. Но «Лягушки», поставленные в 405 г., когда на горизонте уже маячило окончательное унижение города, отличаются непревзойденной изысканностью, сочетающейся с безошибочным ощущением близкого конца блистательной эпохи.
В пьесе рассказывается, как Дионис, встревоженный недостатком в Афинах трагических поэтов, отправляется в загробный мир, чтобы попытаться вернуть из мертвых великого драматурга Еврипида. Там он оказывается в роли арбитра состязания между почтенным отцом трагедии Эсхилом, сражавшимся в освободительной войне с Персией и воспевшим ее, и более современным, пресыщенным и практичным Еврипидом. В последней сцене упоминается и третий великий трагик – недавно умерший Софокл, которого в скором времени ожидают в Аиде. Первые два автора высмеивают стиль и построение фраз в произведениях друг друга таким образом, что это смогут оценить только зрители, хорошо разбирающиеся в нюансах художественного слова. В какой-то момент Дионис задает двум первым мудрецам вопрос, который не могли не задавать и афиняне, когда отвлекались от оплакивания погибших и забот о том, где достать еды на следующий день: «Скажите же, какого мненья держитесь насчет Алкивиада. Город болен им … желает, ненавидит, хочет все ж иметь»[65]. Еврипид принадлежит к стану ненавистников и называет Алкивиада человеком, не стеснявшимся вредить городу. Эсхил занимает менее однозначную позицию: если уж город имел неосторожность вырастить львенка, теперь приходится уживаться с опасным хищником. Впрочем, все может быть и наоборот; исследователи все еще спорят, кому именно принадлежит какая реплика в этих загробных пересудах. Совершенно ясно только одно. Даже в царстве мертвых никак не могли перестать разговаривать о прекрасном, гениальном афинском негоднике.
63
Азиатского; перед этим он жил на Галлипольском полуострове, называвшемся тогда Херсонесом Фракийским. –
64
Но не полностью, как может увидеть любой желающий, осмотрев подвалы некоторых зданий в центре Афин.