— Кто-то опередил нас. Глядите, дорожка протоптана.
— А здесь хоронят, — объяснил Петрусь.
— Кого хоронят?! — удивился Афоня.
— А всех, кого придется, — говорил Петрусь. — Только вчера какого-то дяденьку закопали: на станции умер. Проезжий.
— Вон что…
Больше Афоня не спрашивал. Тихонько шагал вперед. Высокие березы в одиночку и стайками стояли недвижно, боясь пошевелиться под пуховым покровом куржака. Росли они в роще редко, и, видимо, у каждой была своя судьба. Иные тянулись в небо, тесно прижавшись друг к другу. Другие же от самого комля отстранялись в сторону, словно повздорили еще в молодости и за долгую жизнь так и не помирились. Еще больше отличались друг от друга одиночки. Вон ту когда-то пригнул ветер к земле, и она, перепуганная, почти по самой земле стлала свой ствол, только потом насмелилась, упрямо устремилась вверх. А недалеко от нее, такую же непослушную, ветер надломил в сердцах. Но она справилась с увечьем: рану затянуло некрасивой большой шишкой-опухолью. И хотя ствол сильно искривился, она жила, как живут горбуньи, перестав сетовать на свою судьбу. Были и гордые одиночки-красавицы. Устояли в свое время. Но и этих берут годы, незаметно подкрадывается старость: зеленые плети их давно тянутся к земле.
Снежная тропка вывела путников на небольшую полянку, на которой рядком, укутавшись снегом, обозначая себя невысокими столбами и крестами, притихло до десятка холмиков.
— Все приезжие? — тихо спросил Афоня.
— Все.
Афоня снял шапку, задумавшись, потом заторопился:
— Теперь без дороги пойдем, ребятки, собирайте силушку.
За рощей начинались болотинки. Афоня вел ребят высокими взгорками, где снегу было меньше и шагалось легче. Через час добрались до леса. Почти у самой опушки Афонины спутники запутались в чаще, с хрустом и треском проваливаясь в снег.
— Вот вам и дрова, молодцы!
Афоня выдернул из-под неглубокого снега сушину, отряхнул ее, ловко обломал сучки. Ребята сразу сообразили, что к чему, весело принялись за работу. Не прошло и получаса, как три возка сухарника, крепко стянутые веревками, были готовы. Связал Афоня охапку и для себя.
— А волки здесь есть? — спросил Глеб.
— Для них еще пора не пришла. Они потом загуляют, — ответил Афоня. — А пока можно без опаски ходить…
На следующий день мимо Афониной сторожки прошествовал целый санный поезд. Десятка два ребятишек, которых по Афониному совету возглавлял Васька Полыхаев, отправились в лес. Смотрели на ребятишек купавинцы и радовались: до чего же добрые мужики растут, в нужде только и разглядели, какие они помощники.
…Недолго баловала зима ясными днями. Враз засвистела шальными ветрами, завьюжила беспросветными снегопадами, перехватила метровыми сугробами дороги, завалила лесную чащу до неприступности. И тогда посоветовал Афоня Петрусю взять ведро и сходить на станцию.
— Только днем иди, а то под поезд угодишь, — наказывал он. — Пойдешь меж путями и наберешь угля. Много его с платформ-то сваливается.
Петрусь принес со станции полных два ведра. За ним потянулись и другие ребята. А через неделю милиционер Силкин, заглянув к Афоне в сторожку, нервно крутил цигарку и жаловался:
— Какая-то холера научила малышню по станции ползать: вместе с углем весь мусор собрали. Понимаешь? Не жалко, конечно, но ведь задавит какого-нибудь полоротого, начальство заездит. Чистая беда! — И просил почти жалобно: — Хоть бы ты им приказал, как ихний руководитель…
Афоня сочувствовал, угощал Силкина кипятком, в просьбе не отказывал:
— Остепеню ребятишек.
И только появилась возле сторожки ребятня, упрекнул всех сразу:
— Сколько раз учил: не попадайтесь на глаза Силкину! Вся хитрость у вас вымерзла. Когда воевали, так где надо и где не надо дозоры выставляли, а тут от одного Силкина укрыться не можете. Этакий позор! Мне за вас, можно сказать, выговора летят…
Ребята виновато молчали.
Силкин после этого не приходил.
7.
В самый вьюжный день долетела до Купавиной весть о разгроме немцев под Москвой. Легче показались и нужда, и думы, точившие хуже всякой болезни.
Отправлялись со станции эшелоны на запад, с места набирая скорость. Заиндевелые теплушки взрывались веселым солдатским хохотом, а то и звонкой песней под перебористые гармошки. И только зима вдруг сдурела. Без роздыха неделями загуляли бураны, напрочь скрывая все дороги, останавливая железнодорожные составы. Купавинские путейцы не слезали со снегоочистителей, в них спали, в них ели. С рассветом в домах оставались лишь старики да старухи с малыми ребятишками, а бабы, не ожидая приглашения, собирались в бригады и торопились на железнодорожные пути. К полудню, отменив в школе уроки, освобождали от занятий школьников, и малая их силенка, как свежая капля крови, вливалась в труд старших. Как на фронте, дважды, трижды в неделю Купа-вину поднимали по тревоге ночами — отбиваться от внезапных буранов. А если стояли в это время на путях воинские эшелоны, то и солдаты брались за лопаты.