— Послушайте, братия, — сказал преподобный Максим своим спутникам, когда приблизились они к келье Григория, — старец теперь, после молитвенного подвига и трудов, покоится, — успокоимся и мы.
И с сими словами, оставив их, погрузился в пустынный лес, прослезился и запел: Исправи, Господи, стопы моя пред Тобою, да не обладает мною всякое беззаконие (Пс. 118, 133). Наконец преподобный Григорий и Божественный Максим увиделись. Чтоб присутствие других не могло нарушить покоя их и искренности, Григорий приказал удалиться всем и остался только с преподобным Максимом. Когда они остались наедине, Божественный Григорий, между прочим, спросил святого Максима, занимается ли он умной молитвой.
— Прости меня, — отвечал с улыбкой тот, — я человек прельщенный.
— Оставь теперь это, — возразил Григорий, — и ради Господа, ради моей собственной пользы, скажи мне о делах твоих: я ищу не празднословия, а славы Божией.
Тогда Божественный Максим, убежденный именем Божиим, начал рассказывать ему о своей жизни, о Божественных видениях и с тем вместе — о демонских искушениях.
— Я, — говорил он, — имел великую веру к Госпоже моей Богоматери, плакивал пред Нею в моих молитвах, испрашивая благодать умной молитвы, и раз, вошедши по обыкновению в храм Ее, со слезами просил Ее об этом. Приступив для сего к Божественному лику, чтоб облобызать его, я вдруг ощутил теплоту, которая, согревая сердце, приводила в движение все чувства и волновала их сладостным умилением. С тех пор ум и сердце мое постоянно заняты сладкой памятью моего Иисуса и Богоматери и молитва сердечная остается постоянным моим занятием. Но прости меня.
— Скажи мне, — продолжал божественный Григорий, — при постоянном действии молитвы Иисусовой в сердце твоем замечал ли ты в себе какое-нибудь Божественное изменение или восторг, или какой-нибудь другой плод молитвы и благодати Святаго Духа?
— Чтобы дух молитвы чувственнее и обильнее проявлялся во мне, — отвечал божественный Максим, — я погрузился в пустыню и постоянно искал безмолвия: тогда этот плод молитвы я действительно замечал в Божественном желании и восхищении ума ко Господу.
— Но это не точно так, — возразил Синаит. А божественный Максим, потупившись, улыбнулся и сказал:
— Дай мне покушать и не любопытствуй о заблуждении.
— О, если бы я дошел до такого заблуждения! — воскликнул святой Григорий. — Но умоляю тебя, скажи мне откровенно: во время молитвы, когда мысль твоя возносится к Богу, что созерцает душа? Может ли тогда действовать сердечная молитва?
— Никак, — отвечал он, — когда благодать Святаго Духа во время моей молитвы овладевает умом, тогда молитва не действует, потому что, не имея своей собственной силы, ум в те минуты остается под влиянием Святаго Духа, и Дух уже действует, вводя и изводя его в видения Божественные, осиявая его неизреченным светом и, по мере достоинства человека, доставляя ему свое утешение. В таком положении бывали святые пророки и апостолы и восходили до такой степени в созерцании откровений, что для людей казались иступленными или как бы упившимися. Как святой Исаия удостоился видеть Господа на престоле высоце и превознесенне, окружаемого серафимами (Ис. 6, 1) или как Стефан первомученик зрел небеса отверста и Сына Человеческаго одесную стояща Бога (Деян. 7, 56), и проч.; точно так же и ныне рабы Христовы сподобляются различных видений, хотя некоторые и не верят сему, считая это невозможным, а потому и думают, что то заблуждение, а не истина. И очень странно, что бедные люди не признают благодати Святаго Духа, хотя она еще чрез Иоиля обещана Богом: излию, сказал чрез него Бог, от Духа Моего на всяку плоть, и прорекут (Иоил. 2, 28). Эту Божественную благодать и ныне дарует Христос всякому из верующих, и, как обетовал Сам, она не оскудеет до скончания века. При действии сей благодати душа становится выше всего чувственного и погружается в таинства созерцания, так что о чем ум дотоле и воображать не мог, то, как говорит божественный Павел, ясно открывается ему. Чтобы понять, как ум созерцает то, еже око не виде и чего не мог он постичь сам собою, объясним это так: воск, как ни растирай его руками, без содействия огня не сделается текучим, а положи его в огонь, он прежде всего растопляется, потом объемлется пламенем и, сливаясь с ним, вспыхивает, объемлется светом и сам превращается в свет — так что невозможно уже оставаться ему в своем собственном виде, напротив: он разливается в пламени как вода. Так бывает и с нашей душой: без содействия благодати она предоставляется силе собственного своего рассуждения, но когда Божественный огнь, или благодать Святаго Духа, объемлет ее, она остается уже под влиянием и действием Его света, делается сама светом и, таким образом, воспламенившись огнем Божественным, не может действовать собственными силами или думать и рассуждать по своему произволу, но действует и рассуждает в силе и духе Божественной благодати.
— Но это не суть ли только признаки заблуждения, — возразил тогда святой Григорий, — от которых должно отличать еще другие?
— Признаки заблуждения, — отвечал на это великий Максим, — и признаки благодатных действий — не одно и то же. Лукавый дух заблуждения действует не так: он производит в душе движения смешанные, ум становится мрачен, сердце каменеет, — следствием чего и бывает боязнь и страх, высокое о себе мнение, пренебрежение к другим, волнение мысли неприязненными чувствами в отношении ко всем, что и в самых беседах человека обнаруживает опасное положение мечтательного ума и враждебного сердца. Такой человек, сам замечая в себе действие неприязни, смущается; в нем хотя и не может быть истинного смирения и молитвенной слезы, однако ж он в тщеславии своем хвалится собственными подвигами, так что наконец доходит до помешательства и совершенно погибает. Такого несчастья да избавит нас Господь, твоими молитвами! Между тем, признаки благодати, — продолжал св. Максим, — следующие: Дух Святый, осеняя ум, совершенно хранит его и все чувства от развлечения и рассеянности, и потом, приводя на память человеку смертный час, грехи его и вечные за них наказания, невольно погружает его в смиренное о себе мнение, трогает и доводит до слез и плача. И чем более таким образом действует на человека благодать, тем совершеннее смиряет его и в этом смирении утешает вместе безмерным человеколюбием Господа, Который пострадал за него. Вследствие же сего ум, погружаясь в таинства созерцания и Божественных видений, относит все это не к собственным своим силам и подвигам, а к всемогуществу и силе Бога, и сердце в тишине производит плоды Святаго Духа: радость, мир, долготерпение, благость, милосердие и — оплот всех сих плодов — Божественное смирение. От этого душа человека чувствует неизреченное веселье.
Божественный Синаит, пораженный беседой святого Максима, с тех пор называл его не иначе, как земным ангелом.
После сего он убедительно просил, чтобы преподобный Максим не сожигал уже калив своих.
— Укрепись, — говорил он, — на одном месте и сиди, как говорит мудрый Исаак, чтобы сколько, с одной стороны, и себя утверждать в опытах подвижничества, столько же, с другой — и иным доставить пользу и назидание. Ты уже состарился, — продолжал он, — а смерть приходит часто преждевременно: поэтому не скрывай таланта — не для себя собственно дан он тебе Богом, но для того, чтоб ты передал его и другим. Оставь юродство и пребывай на одном месте, а то что за польза, если тобою будут только соблазняться? Хорошо ли, если ты вместо того, чтоб передать твои опыты в строгом подвижничестве и таким образом одних утвердить в них и более возвысить, а в менее сильных возбудить святую ревность к подражанию, заставишь и тех, и других иметь о тебе зазрительное мнение? Господь не для того дает благодать Святаго Духа, чтобы, подобно ленивому рабу, скрывали ее; мы, подражая апостолам, должны быть светом миру, и свет нашей жизни да просветится пред человеки, а не пред пустынными скалами. Итак, да просияет собственный твой свет пред здешними отшельниками, да видят дела твоя и прославят Отца нашего, Иже на небесах. Послушайся меня и поступи так. Я советую тебе, как искренний друг и брат: а знаешь, что брат от брата помогаем, яко град тверд (Притч. 18, 19), по выражению Священного Писания». Когда и прочие старцы узнали об этих советах Божественного Григория, переданных Максиму, у них тоже родилось желание употребить всевозможные убеждения к тому, чтоб он утвердился на одном месте. Вследствие сего божественный Максим, как истинно смиренный и послушный воле старческой, избрал себе постоянным жилищем пещеру в соседстве знаменитого старца Кир Исаии, окружил ее легкой загородкой на одну сажень в ширину и на одну в длину — но не из камней или дерева, а из ветвей и трав, по своему обыкновению, — и с той поры, действительно, провел там остаток жизни своей, в обычной своей нестяжательности, восходя от силы в силу и день от дня преуспевая в подвижничестве, так что наконец достиг высоты ангельского бесстрастия. При пещере своей он выкопал себе могилу и, каждодневно удаляясь туда во время утрени, плакал над могилой и плачевным старческим гласом пел надгробные песни, составленные им самим. Таким образом тихо текла жизнь его. Демоны, конечно, не преставали тревожить его жестокими своими нападениями, но, ставши выше всех их козней, он низлагал их; врачевал приходивших к нему и источал всем и каждому струи вещественных и духовных целений, убеждая всех к исправлению своей нравственности и к строгому хранению церковных законоположений и запечатлевая такие убеждения конечным советом, по очищении совести, приобщаться пречистых Таин Христовых, в известные праздники, во исцеление души и тела. Из числа многих чудес преподобного Максима представим следующие — чтобы показать, какую силу и власть приял он от Господа над демонами и каким даром предведения и прозорливости украсил его Господь. Заметим предварительно, что он получал иногда и хлеб насущный от Бога чрез Ангела.