Было в нём то, что казалось для афонского аскета парадоксом — интенсивное жизнерадование, интерес к политике, явная любовь к приятномуужину и красному вину. Самые разные авторы писем на Аф он постоянно спрашивают его, не прислать ли тех или иных газет, в курсе ли он последних новостей. Владыка всегда живо интересовался событиями в России, и не только церковными, но и политической атмосферой, инакомыслящими в СССР, и особенно А. И. Солженицыным, с которым у него была переписка. Ведь воспоминания архиепископа «Февральские дни в Петрограде в семнадцатом году» и «Спасённый Богом» были внимательно изучены Солженицыным, и сам владыка и семья Кривошеиных вошли в главы его романа-эпопеи «Красное колесо».
Как мы уже говорили (а страницы этой книги есть тому доказательство), до конца дней оставалась в нём нежная привязанность к семье, братьям, к единственному племяннику. Наверное, это не типично для афонского аскета,
13
Афонский период жизни архиепископа Василия (Кривошеина) в документах
ведь монаху нужно избавиться от всего мирского, но «остаточные странности» были не изжиты в нём даже очень строгим монашеством. Это была некая память о петербургском комфортном детстве и отрочестве, офицерской юности в Белой армии и студенчестве в Париже.
Очень досадная и почти наверняка невосполнимая лакуна в обретённой семейной переписке — оксфордский период. Ведь по прибытии в Англию монах Василий, конечно же, узнаёт от Кирилла об аресте Игоря вскоре по прибытии того в СССР в 1947 году. В парижской эмиграции ГБ провело тогда «активное мероприятие» — был пущен слух о том, что «Игорь Александрович покинул семью, Нина Алексеевна выбросилась из окна, а Никита пребывает в отдалённом детском доме.».
Фабула, конечно же, не убедившая ни обоих братьев, ни Ольгу Васильевну. Но эпистолярные обмены о произошедшем в Ульяновске представляли бы большой интерес. Тогда, видимо, монах Василий начал чётко разделять восприятие тоталитарного режима, с одной стороны, и неукоснительную верность страдающей Русской Церкви — с другой. Арест в Москве по политическому обвинению и заключение в лагерь в 1957 году его племянника, без преувеличения можно сказать, травмировали владыку. Уже будучи на Брюссельской кафедре он никогда, несмотря на из года в год присылаемые приглашения, не посещал торжественные приёмы в советском Посольстве по случаю годовщины Октября и Дня международной солидарности трудящихся. Каждый год открыто в Свято-Николаевском соборе сам служил панихиды о государе Николае II и членам его семьи.
Однажды, будучи в автомобиле с митрополитом Никодимом, который стал ему говорить «о счастливой жизни советских трудящихся», попросил того воздержаться. Достоверно известно, что в Шереметьевском аэропорту владыка Василий довольно резко попросил провожавшего его П. В. Макарцева, заместителя В. А. Куроедова в Комитете по делам религии, не агитировать его за «мир во всём мире». И, наконец, последние годы его жизни - фигурирующая в этом сборнике переписка о высылке А. И. Солженицына. Владыке всё вышесказанное сходило с рук, единственными санкциями были долгие периоды неприглашения в страну, что им воспринималось болезненно.
Когда владыка бывал в Москве, то «тыловой базой» ему служила квартира брата Игоря и племянника Никиты в Измайлово. Там он встречался со многими православными интеллигентами, среди которых Димитрий Сеземан, Ксана Трубецкая-Истомина (из «почти не поминающих»), отец Всеволод Шпиллер.
14
Предисловие
Благодаря приездам владыки была успешно доработана книга Кирилла Кривошеина «Александр Васильевич Кривошеин. Судьба российского реформатора», вышедшая в Париже в 1973 году. Рукопись челночно приезжала и уезжала из Москвы под рясой паломника, а в Москве уточнялась и редактировалась, в основном двумя двоюродными сёстрами владыки, Ольгой и Надеждой Кавелиными — обе были истово церковными и никогда этого не скрывали. Владыка к сёстрам сильно привязался и полюбил.
Всю свою жизнь архиепископ Василий оставался настоящим «бойцом». Вот один из примеров. Игорь Кривошеин с сыном Никитой, встречали владыку в Москве, в аэропорту «Шереметьево-2». Их допустили дожидаться архиепископа в таможенном зале. Один из таможенников приблизился к владыке и очень вежливо спросил: «Простите меня, но я должен задать Вам один вопрос: нет ли в Вашем чемодане "литературы"»? Владыка совершенно не смутился и ответил: «Нет». Как только все вышли из здания Аэропорта и отдалились, он тихо сказал: «Я ответил чистую правду. У меня нет никакой литературы в чемодане, но под рясой её много, и весит она непомерно».