Причем здесь особый косинус в мозгах, который случается где-то на генном уровне и ничем его оттуда не вытравить. Остается только одно — подчинить эту зверскую силу, другой более жесткой силе. Но далеко не факт, что эти звереныши покорятся. Нет, они будут временно покорны, но не преминут ждать удобного случая, чтобы всадить своему повелителю нож в спину и вновь вернуться на большую дорогу разбоя. Так что терроризм это скорее диагноз и состояние души, а не ментальность.
Именно к таким людям попали путешественники в предгорьях Кавказа и сразу поняли, с кем имеют дело. Потому, даже обычно разговорчивый Зигмунд предпочитал помалкивать, так как было неизвестно, какую реакцию в тупой разбойничьей башке может вызвать простая или случайная фраза.
Джабраил-оглы — эмир Дербентский
Так понукаемые джигитами-пограничниками наши герои добрались до Дербента — города великого эмира.
Эмир Дербента Джабраил-оглы в принципе был мужик хороший, но горячая кровь и обычаи горцев сделали из него тирана и самодура. На людях и при подчиненных он таковым и был, однако по ночам превращался в сентиментального старика, который самолично кормит канареек, разводит кошек и лелеял черепах.
Последние ему нравились больше других тварей. Этих тортилл в комнатах эмира было несчетное количество, он их постоянно потчевал капустой, отчего во всех залах дворца витал стойкий дух овощехранилища.
А ценил эмир черепах за их беспросветную заколоченность и флегматичность, то есть за все то, чего сам он был лишен напрочь.
Когда пленники предстали перед эмиром, тот внимательно осмотрел путешественников и их путевку в дербентские винные погреба, задержал прищуренный глаз на жеребце, потом произнес коротко: «Казнить, нах!»
И уже было увлекся в свои покои, как вдруг передумал. И в тот момент, когда Базай уже занес над головой тверского купца свою саблю, властитель обернулся, вновь прищурился и молвил:
— Вах, зачэм над ковром башка рубить собрался? Какой ты все же не чистоплотный Базай! Оставь мальца, я пошутил…, — и позвал толмача, чтобы выслушать уже было погрустневшего Афоню. Однако визирь ему непрозрачно намекнул, что толмач, давеча наступил на одну из любимых черепах и, упав, разбил голову о край бассейна.
— И что? — поинтересовался Джабраил.
— Издох сразу же, гяур! Но мы ему на всякий случай, голову все же отрубили. Вон висит перед воротами дворца, — отрапортовал верный помощник.
— Я тебя про черепаху спрашиваю, придурок! — возопил правитель Дербента.
— А она и не заметила, просто от стресса до сих пор жрет уже третий вилок капусты, — доложил визирь.
— Ну что за люди?! — разворчался, было, эмир. — Уроды какие-то. А я теперь сам себе должен переводить чужестранную речь. За что люди деньги получают, не известно. Ладно, пошли Афоня ко мне в кабинет, расскажешь, какая пурга тебя в мои пределы задула.
Перво-наперво, тверской путешественник поинтересовался, где во дворце находятся удобства, так как после эмировой шутки на счет казни, он перенес сильное потрясение и стресс и поэтому сейчас ему не помешает высморкаться, причем из всех имеющихся в организме отверстий. Визирь подобострастно проводил купца в туалет и подежурил у дверей, охраняя афонины процедуры и отгоняя саблей любопытствующих царедворцев от оккупированной уборной.
В своем кабинете Джабраил-оглы превратился в радушного хозяина, угостил путешественников шербетом, инжиром и виноградом. А те поведали ему о своем путешествии.
Живописный рассказ Афони произвел на эмира благоприятное впечатление. Особенно он заинтересовался судьбой Соловья-разбойника. В конце же изрек: «Да-а, были люди в наше время, а сейчас молодежь, вся какая-то чиканутая… Эх, переводятся богатыри на свете…»
Коньяк
— А что Джабраил-оглы, — насмелился отвлечься от основной темы Афоня. — Говорят у тебя коньяк хороший? Дал бы пробу снять, а то от шербета боюсь, слипнется у Зигмунда одно место.
— А что можно и по коньячку врезать, — отозвался властелин Дербента. — Только ты сам будешь его дегустировать, а то мне вера и подагра не позволяют спиртное принимать.
— А в чем секрет такой выдержки напитка? — живо заинтересовался Зигмунд.
— А вот в вере и есть весь секрет, — пояснил Джабраил. — Мы мусульмане народ не пьющий, а виноградного вина у нас на Кавказе, хоть одним местом пей. Выливать жалко, вот оно и томиться в подвалах. Помню, прикупил я невольника из хранцузской волости. Так он, неверный, носом учуял, что все подвалы вином завалены, и айда канючить, мол, назначь меня в подземелье полы подметать, да паутину из углов снимать? Даже аргумент привел в свою пользу, дескать, мать его родила прямо в винном погребе, отсюда он сделался большим ценителем спиртного и вообще, одно время даже батрачил сомелье у какого-то барона. Ну, я человек добрый по своей натуре, возьми да и назначь. Тот полгода там что-то торкался-химичил, а потом говорит: «Было, мне знамение, что из твоих вин можно путний напиток готовить, дозволь попробовать?» Попробовал, вот и получился коньяк. Название напитку я сам придумал, так как первую бочку везли в телеге сначала кони, а потом тянули яки, вот и получился «коньяк». Хранцуз тот мне наладил торговлю этим зельем, и отправлял напиток с шелковыми караванами в Европы.