Выбрать главу

В этот момент Маленький Мук громко пукнул и исчез, только пыль заклубилась на повороте улицы.

— Ишь ты, говнюк, — обалдел мишка. — Нашел-таки свои башмаки-скороходы. А нам-то, где теперь искать этого Синдбада?

Однако наши путешественники все же нашли морской порт. Да и искать особенно не пришлось, где воняет тухлой рыбой, слышны удары бичей и противно скрипит такелаж вперемежку с матом, там и есть порт.

А Маленького Мука вообще никто больше не видел. Одни утверждали, что он стал со временем вечным Жидом, и до сих пор, как неприкаянный, бродит в своих башмаках-скороходах по белу свету. Другие говорят, что восточный малец прокладывает лыжню для зимних олимпийских игр в городе Сочи, чем и зарабатывает на жизнь, так как стал в этом деле непревзойденным профессионалом. А третьи поговаривали, будто амбиции у пацана были настолько велики, что он вознамерился открыть Америку и лично познакомиться с тамошним царем Кесаткоатлем. Но толи не справился с управлением башмаками, толи, еще по каким таинственным обстоятельствам, но он точно сгинул в районе Бермудских островов. Именно последняя версия выглядит наиболее достоверной, потому что в те времена люди еще не знали, что на Бермудах находится мировая жопа, где может сгинуть не только шустрый мальчонка, но и более крупные летательные и плавательные объекты.

Баба на корабле к п…децу

Синдбад стоял на корме корабля, щурил свои и без того узкие китайские глаза и грязно матерился, когда боцман доложил капитану, что его спрашивает какой-то гяур с медведем и жеребцом. Кэп по привычке переспросил:

— Кто, кто, нах?

— Гяур, медведь, жеребец, — отрапортовал боцман.

— Гяура в трюм к рабам, шкуру медведя ко мне в каюту на пол, жеребца продать по сходной цене, нах!

Афоня и его друзья уже знакомые с кавказским гостеприимством Базая и Дурая, на предложение матросов сдаться без боя не согласились и устроили на пирсе кровавую драку. В самый разгул мордобоя, когда половина команды уже валялась со свернутыми носами и выбитыми челюстями и всеобщее мочилово стало приближаться к логической в таких ситуациях поножовщине, до слуха Синдбада долетел обрывок фразы «…да, разе…ь мустафарову и маленькогомукову мать во все промежутки…». Капитан напряг мозговые извилины и гаркнул:

— Стоять, нах! Всем, ля!

— Ты, чью это, гярская морда, мать собрался обесчестить в извращенной форме?

— Мустафы, друга твоего, — бесстрашно закатился Афоня.

— За что это, ишачья ты какашка?

— За то, что к тебе извергу направил, а ты оказался не великий мореход, а китайская морда и авторитарное мудило! Зигмунд, прикрывай спину, я щас этому мореману череп проламывать буду!

— Стоять, сказал, нах! А за каким циклопом он тебя ко мне направил?

— Сказал, что ты до Индостана подбросишь, так как все одно порожняком по морю гоняешь, переключатель на свою жопу ищешь. Внука своего в провожатые дал, но тот ртуть беспринципная, слинял в неизвестном направлении в своих башмаках-скороходах.

— Маладец, Маленький Мук! Давно пора было свинтить из отчего дома. А то так никогда мужчиной не стал бы. А вы заходите, гости дарагие. Друг моего друга Мустафы — мой друг!

— Да у вас тут на Востоке любой гость, хоть даже и с охранной визой или дипломатическим паспортом, все одно, хуже татарина.

— Кто такой татарина? Не знаю. Мустафу знаю. Маленького Мука, тоже знаю — говнистый пацан. Заходи в каюту, не хвылюйся, никто тебя теперь не обидит, я сказал, нах! Знаешь сколько в Багдаде воров и прочих деклассированных элементов? А в порту их в тысячу раз больше. Если эту шушеру не продавать в рабство и не убивать, то любой город может превратиться в воровскую столицу мира. Вот я и прореживаю воровскую прослойку общества. Все отребье вывожу за море и продаю в рабство. Пусть безобразят в других державах. Так что я в определенном смысле не только этнический, но и нравственный санитар и ассенизатор Персии.

— Известный санитарный принцип, — отдышавшись после драки, снова начал умничать медведь. — Сгребать все говно со свое улицы, и вываливать на соседнюю или всех деклассированных элементов за сто первую версту вывозить, чтобы глаза не мозолили.

Во время этой дружеской беседы в каюту поскребся боцман. После потасовки с нашими путешественниками, выглядел он уже не очень браво. Оба глаза заплыли, ухо было надорвано медвежьим когтем, а нога в колене и вовсе не сгибалась.