Арестантский этап двигался не спеша. И когда из леса открылся вид на озеро, то командир нукеров дал команду становиться лагерем и расставлять дозор.
Карло подошел к вождю дравиров и о чем-то с ним побеседовал. Вернувшись, он сказал Зигмунду, что у них будет пять минут, чтобы освободить своего друга Афоню перед началом нападения на арестантский караван. «Не успеете, пеняйте на себя, в запале битвы изрубим и вас», дословно передал резюме главного ракшаса-дравира иезуит.
Решено было, что Карло сходит на разведку и узнает, где Афоня. Зигмунду было строго запрещено подходить к бивуаку, так как его звериный дух учуют кони, и может начаться переполох. Мишке хоть и было обидно слышать про его звериный дух, но свобода друга сейчас была важней, и он согласился с доводами Карло.
Итальянский разведчик идеально провел вылазку в лагерь врага. Он прошел все посты незамеченным и нашел Афоню около пальмы, где тот лежал прикованный к какому-то оборванцу. После рекогносцировки было решено, что они зайдут с подветренной стороны (опять же, чтобы не выдал звериный дух!) И когда услышат начало баталии, закинут на спину к Зигмунду скованных парой пленников и уйдут в джунгли. Правда Карло очень хотел посмотреть на тактические приемы партизанской войны дравиров, ну, там опыт перенять, мало ли, может пригодиться в многотрудной службе иезуита, но задание есть задание, и сейчас важно выкрасть носителя знания дороги к Древу желаний, то есть Афоню.
Как только в лагере арестантского караула начался шухер, Карло с Зигмундом молниеносно выскочили из кустов и, сметя караул, схватили скованных одной цепью Афоню и оборванца, бросились наутек. В это самый момент дорогу Зигмунду перегородил сын вождя дравиров.
— Все, животное, твой черед настал, — малолетний и отважный ракшас-дравир бросился в атаку.
В тот самый момент, когда копье юного воина должно было мягко войти в грудь Зигмунда, оно волшебным образом, переломилось, не дойдя до медвежьей плоти на какой-нибудь вершок. Все в недоумении замерли. Из кустов вышел давешний дервиш, и ранешный джайн, а на самом деле лазутчик Старца горы — ассасин. Это он ловко метнул кинжал, который перубил твердое древко копья. Диверсант подошел к сыну вождя, схватил его за пояс и метнул в сторону озера. Когда раздался всплеск от воды, принявшей тщедушное тело юного воина, беглецы уже уносили ноги.
А пацан, после своего полета в озеро, выжил, но на всю жизнь возненавидел медведей, карликов и вообще иностранцев.
Змей горыныч
Вот уже неделю брели путешественники по бескрайним джунглям. Шли, практически не разговаривая. Каждый думал о своем.
Афоня брел в одних портках, обливаясь потом. В его голове проносились воспоминания о всех приключениях, которые ему пришлось пережить в этом длинном путешествии к Древу желаний. Вспоминал своего брата. Как он там, болезный… Укорял себя, зачем бросил калеку, поди ж, будь он рядом, помогал бы близкому родственнику и, глядишь облегчил бы его страдания и неловкости в жизни уродской. Вдвоем-то оно всегда легче… Частенько вспоминал Гульчатай. Вот теперь и о ней душа болит. А она как? Как добралась до родительского дома. Вон оно море-то — место очень неспокойное, пираты и прочая шваль. Порой ему мнилось, что Гуля вышла замуж за какого-нибудь восточного принца. Оно, конечно, правильно. Что же ей — красавице, Афоню ждать что ли? Да она легко составит счастье любому принцу, уж не говоря о нем — тверском купце. Правда, эти грустные мысли он старательно прогонял. Все же гораздо приятней думать о том, что Гульчатай ждет его и смотрит в окошко своего дворца, когда он вернется из своих странствий, возмужавший, красивый, богатый (у Древа то желаний можно и для себя чего-нибудь попросить, там денег что ли). Вот, сидит его Гуля, платочком слезинки вытирает, с выгоревших от постоянного догляду за дорогой, глаз. Чу, что-то там, на горизонте пыль заклубилась. Эх, опять, поди, караван бредет. А клубы все ближе и ближе. И вдруг, из дорожной пыли вырывается прекрасный всадник, весь в белом кафтане, шапка заломлена, сапоги сафьяновые, а конь так и пляшет под лишим всадником… Эх, конь… Где-то сейчас Квазимодо? В какой конюшне стоит, чем его там кормят, кто на нем выезжает? Одни вопросы без ответов. О чем не подумай, все грусть одна. Вот и Зигмунд присмирел что-то, слова от него не услышишь, все молча, дичится. Да, и перед ним неудобно как-то вышло. Друг он верный и умный, а Афоня его даже и не посвятил в свои планы. Так мыкается медведь с ним без причины и ясных целей.