Лицо мира Сафара Али стало жестким, и он что-то холодно чирикнул Змею.
— Вспоминай, друг, — проговорил дракон. — Иначе нам всем карачун придет, извините за неджентельменское слово. Просто по их правилам, если пароль не назван, значит пришли враги и их надо уничтожить.
Друзья посмотрели вокруг, так как почувствовали, что дружеская атмосфера, царившая до этого в княжеских покоях, в один момент изменилась. Повеяло холодком, который всегда предвещает не самые лучшие перспективы. И как в доказательство этих ощущений в окнах дворца замаячили лучники и копейщики.
— Так, Афоня, давай пошагово будем вспоминать, — вмешался в дело мудрый медведь. — Рассказывай вслух, как дело было.
— Раскрыл я карту, — начал было Афоня, но его перебил Зигмунд.
— Начинай издалека, с самого начала.
— Батюшка преставился третьего дня, марта месяца, — пошел от печки тверчанин.
— Да ты про карту говори, — не выдержал Карло.
— Не мешай, — оборвал его медведь. — Так, преставился, похоронили, дальше, что было.
— Пришел я домой и начал молиться за упокой его души. Помолился, поплакал, потом тятины вещи стал разбирать. А они все на воспоминания наталкивают, все про детство, про то, как на рыбалку на Волгу ходили. Бывало, выйдем с отцом на стремнину, сетушку поставим, тонь запустим, а потом на берег, там костерок разожжем, дымком так вкусно тянет, песню затянем, тятя водовки выпьет — хорошо так. Я снасти достал по избе разложил…
— Ты еще про то, как срать в кусты ходили расскажи, давай про карту, — вновь не выдержал Карло.
— Потом гляжу, а в серванте путевка на круиз до дербентских винных погребов стоит. Вспомнил я тогда, как отец говорил мне: «Вот вырастешь большой Афоня, отправлю тебя в путешествие дальнее, а когда ты из него вернешься, то перепишу все наше дело купеческое на тебя, а сам на пенсию пойду и буду с мужиками каждый день на рыбалку ездить и в тверском хоре пенсионеров песни петь». Вспомнил я это и решил ту путевочку рассмотреть, раньше-то он меня к ней не допускал, помню, залез я по малолетству в сервант, так выпорол меня за это тятя нещадно, потом неделю сидеть не мог. А он говорит: «Рано тебе еще к этой путевке прикасаться».
— Ну, ё-моё, — снова заерзал итальянский лилипут.
— Взял я путевку в руки, — продолжал Афоня, не обращая внимания на карлика. — А тут, слезы, как брызнут из глаз, снова подумалось, что вот теперь мы с братом и осиротели окончательно, помре наш батя…
— Да разъетишь твою мать, — не унимался нетерпеливый иезуит.
Теперь его одернул Музафар, у которого от такого проникновенного рассказа даже слезы на глаза навернулись.
— Не, ну, если тебе не интересно, ты не слушай, иди вон, водички пока попей или абрикосину съешь. Прямо до самого сердца эти сыновние терзания пробирают. Ну, и дальше что было?
— А дальше выпала грамотка у меня из ослабших от горя рук, рамка в которую путевка была обрамлена и развалилась. Смотрю, а там сзади письмецо в конвертике со словами напутственными. В завете тятином говорилось про карту, и чтоб я ее запомнил, а с собой не таскал, а то, знаете, как у нас в Твери, только за околицу выехал, до ближайшей рощицы добрался, так, на тебе — здасьте, пожалуйста — тать на тате едет и татем погоняет. Ох, много лихих людишек развелось в последнее время и куда власти смотрят, не понятно, — ударился в воспоминания о родине Афоня.
Карло уже весь извелся от этого подробнейшего воспоминания. Музафар смахивал слезы умиления, уж очень его — сироту багдадского, трогал этот рассказ про сыновнюю любовь. Зигмунд мужественно и внимательно слушал, потому что в деле дознания важны все детали, даже самые незначительные. Змей смотрел на все это действо философски и прикидывал, что, если эти туристы не вспомнят пароль, то придется драпать. Этих путников лучники порешат в одно мгновение, но он сам помирать не собирался и прикидывал, какие виражи придется заложить, уворачиваясь от стрел и дротиков хунзакутов. Крылья, конечно, продырявят, но шансов спастись все равно много, кожа-то у него непробиваемая, главное, чтобы в глаз не попали, а то с одним-то глазом потом во время полетов жди больших трудностей с навигацией.
— Рисуй карту, — скомандовал Зигмунд и высыпал пудру кари на стол.
Афоня стал наносить запомнившиеся названия плана. Он нарисовал Волгу-матушку, Дербентское море, Кавказские горы, Персидское море с реками Тигр и Евфрат, дальше пошла Индия.
— Афоня, ты все делай, как на карте было нарисовано, со всеми словами и знаками препинания, — подсказывал мишка своему другу.
Так на плане появились названия: река Ганг, королевство Бангладеш, бирманские разбойники, горы Гималаи, Гиндукуш и Каракорум, шрих-пунктир через эту триаду и немного в стороне точка с название — Кайлас.