— Это очень правильно, — задумчиво произнёс Семивёрстов.
— Димка! — Отец потрепал старшего по рыжим вихрам. — Принеси гостю фрукты.
— Спасибо! Я спешу! — попытался было остановить малыша Семивёрстов.
— Последний шанс аборигена — фрукты, — рассмеялся Муст.
Семивёрстову стало не по себе.
Появился Димка с корзинкой, полной абрикосов, слив и прочих даров сада.
— Бери, бери! Из рук ребёнка нельзя отказываться, — радушно настаивал Муст.
И Семивёрстов ещё раз подумал, что аборигены внешне могут быть очень искренними даже, когда смертельно ненавидят.
В землетрясение почва течёт. Уходя из–под ног, она уносит с собой и всё, что есть на ней: растения, камни, другие предметы… Земля меняет шкуру.
Ретроспектива
— В случае чего уходите на кладбище!
— Завернуться в простыни или так? — рассмеялась Ва.
— В городе оставаться не советую, — серьезно настаивал Пиза.
— Хорошо, дядя, — легкомысленно согласилась Ва.
— Слышишь, сестра! — повысил голос Пиза, глядя на спокойную Таму. — Сейчас лето. Можно и на земле, и на лавочке переночевать. На кладбище можно продержаться какое–то время. Заварухи теперь скоротечны.
— Кладбище?! Но там страшно! — испугалась Тама.
— Ничего страшного. Живые всегда страшнее мёртвых. Кладбище — это сад. Кончится хлеб — фруктами можно питаться. Там же тысячи деревьев: абрикосы, груши, яблони…
— Да ты я, вижу, всерьёз! — испугалась Тама.
— А ты как думала! — вспылил Пиза.
Муст — Чину:
— Гроза, удар молнии — неотвратимая страшная сила, брат. Все мы, по сути дела, живём под этой угрозой. Однако живём, не прячась, хотя каждый из нас в любой момент может быть убит. Мы живём и даже забываем об этой опасности. Так будем же и мы непредсказуемы, как гроза!
Свеча имеет ореол, разумеется, когда горит.
И чтобы увидеть его, нужно отдалиться от пламени на некоторое, но не слишком большое, расстояние. Особенно хорошо это видно ночью, или туманным днём.
Муст — Вовс:
— Меня раздражают инородцы. Они вопиюще не такие, как мы. Я понимаю: это плохо, что я так нетерпим. Но что делать. Я у себя дома. Я хочу, чтоб у меня дома было всё так, как мне приятно.
— Ну, чем же они не такие, брат?
— Хотя бы тем, что вопят койотами. Для них подобные возгласы стали естественным отправлением восторга. Это потому, что они растеряли всё своё и теперь заимствуют что попало, что им кажется модным. Противно!
— Но, Муст, это же мелочь!
— А меня она ввергает в ярость. Что это они себе вообразили! Тут не Койотия им. Тут наша с тобой Аборигения.
— Ну, а как же иначе им кричать, если весь мир давно уже вопит койотом. Что ж, по–твоему, им кричать ослиными голосами?!
— Они достойны только презрения, поскольку растеряли все свои национальные признаки.
— Ты поражаешь меня, брат.
— У меня сердце поэта, Вовс! Оно болит у меня по всякому поводу. Скажу тебе, Вовс, раз и навсегда: для меня они одинаковы — и куцапы, и холопцы. И те, и другие занимают нашу территорию.
— Но ведь холопцы за нас. Они против куцапов.
— Нам они не нужны. Без помощников обойдёмся.
Из разговоров:
— Великое счастье испытать волю Божью.
— Ты хочешь забрать большую часть своих лет досрочно? Или оставишь их без призора?
— Мал, мёл, мел, мил, мол, мул, мыл, мял, мал.
Ретроспектива
Много лет назад Семивёрстов — Пиза:
— А ты всё такой же языкатый, Пиза!
— Значит, мы с тобой не стареем, Семивёрстов, коль не изменились.
— Может быть, — усомнился Чемпион.
— Слушай, я давно ищу с тобой встречи. Хочу сделать заманчивое предложение.
— Какое же?
— Предлагаю тебе жениться на моей сестрёнке. Баба она ничего. Особенно — характером. И, по–моему, в твоём вкусе.
— Но… я…
— Не думай! Она всё ещё девица — не терял тона Пиза, — но очень шустрая. Поэтому я тороплюсь. Давай, спеши наперехват.
— Шустрая! Как раз таких не…
— Перестань, — снова перебил Пиза, — в моём роду все женщины отличаются верностью до гроба.
— Но я её никогда не видал!
— Не ври! Сколько раз ко мне приходил, столько же раз и видел её.
— Когда же это было!
— Десять лет назад.
— Ого!
— Ну что «ого»! Неужели у тебя такая слабая память?
— Твоей сестры не помню. — Семивёрстов вдруг представил себе старую деву с чёрными усами.
— Естественно, ты мог не обращать внимания на неё. Ведь малышке тогда было шесть с небольшим лет.