Моя последняя женщина в ответ на празднословия в адрес моей старости и её молодости будет отвечать — тверда, как бриллиант: «Я люблю его!»
Буду я старым. Морщинистым. Неловким. Но никогда не буду стариком.
Чтобы она всегда могла с гордостью сказать: «Он самый лучший!»
Так я пророчествую. Но я пророчу самому себе и никому больше.
Я отвечаю только за себя. И если я ошибусь, то ошибусь для себя. И если я обманываю, то лишь себя одного.
О том, что с нами происходит на самом деле, раньше прочих догадалась Рэн. И чём не преминула поделиться со своим патроном. Однако Пиза, несмотря на свой практицизм, отреагировал не сразу.
Только гибель сестры и племянницы отрезвили его, заставили вспомнить то, о чём ему исступлённо лепетала девственница, теперь уже мнимая.
— Это конец. Всему конец.
— Любишь ты это слово. Оно так многозначно, не правда ли?
— Не надо бы так шутить, милый. Возможно, и это опасно.
И Пиза — человек действия — тут же перевёл на счёт кафедрального храма баснословную сумму.
Конечная — конечно, я! Тойфель Кар.
Вирусы, бациллы и прочие губительные микробы — воплощённое зло мира. Это одна из самых изощрённых форм нечистой силы. Их мириады, невидимых вредоносных, а то и смертельных бесов. Гений.
Из хаоса:
— Бог нас всё–таки накажет?!
— А ты думал, на пушку берёт!
Из монолога под бокал бузы:
— Ничего не хочу знать, ни в чём поэтому не участвую. Обхожу десятой дорогой всякие там пикеты, сходки, митинги, манифестации с демонстрациями. Но даже при таком своем поведении вынужден много видеть и знать, а ещё больше слышать. Из–за чего у меня постоянно плохое настроение. Мне кажется, если такая жизнь продолжится, я сойду с ума.
Есть такие. Всё вроде при них. Обычно это мужчины. И ростом вышел. И лицо красивое. И фигура что надо, а вот веет от него тоской — зелёной, тягучей. Зазеваешься рядом с таким — устанешь, словно из тебя высосали сквозь трубочку–соломинку хорошую дозу крови.
Прежде всего, любите детей! Это даст вам силы любить друг друга. Из детей, которых любят, вырастают люди. Гений.
Две бритоголовые лесбиянки, заголяясь до узких плавок, нараспев говорили пошлости. А у подножья помоста, на котором они извивались, толкалась жидкая масса подростков, подвывающих от возбуждения.
Автор (сам себе):
Семивёрстова проклинают как сделавшего первый выстрел.
Но ведь это несправедливо. Он только ответил на раздавшиеся раньше выстрелы.
Знаешь, что говорят аборигены: тот, кто стрелял в наше знамя, и есть наш враг.
Что теперь говорить. Теперь всё покатилось и, пока не докатится, не прекратится.
Хаос — отнюдь не руины. Прекрасен хаос бытия! Гений.
Литература не в состоянии достичь соответствия этому великолепию. Но попытка воспроизвести его небывало обогащает её.
Ангел, сошедший с неба, имел ключ от бездны и большую цепь в руке. Он схватил и сковал на тысячу лет дракона, змея древнего, который есть дьявол. Сатана. И низверг его в бездну. Запер там и запечатал выход, чтобы не мог он обманывать народы, доколе не окончится тысяча лет, после чего дракон должен быть освобождён на малое время.
Ещё увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить. И увидел я души тех, кто был обезглавлен за истину об Иисусе и слово Божие. Эти не поклонялись зверю и образу его и не приняли на чело и на руку свою клейма зверя. Возродились же они и царствовали с Христом тысячу лет. Прочие мертвые не возродились к жизни, пока не окончится та тысяча лет. Это — первое воскресение. Вторая смерть не властна над ними. Они будут священниками Бога и Христа, будут править с Ним тысячу лет.
По завершении той тысячи лет, сатана выйдет из темницы и начнет обольщать народы, рассеянные на четырех углах земли Гога и Магога. Соберет их на брань. И числом их будет, что песка морского.
Пройдя всю землю, они окружили стан святых и возлюбленный Богом город. Но ниспал огонь с неба и пожрал их.
Сатана же, прельстивший этих людей, был брошен в озеро огненное и серой кипящее, туда, где уже находились зверь и лжепророк. Где мучаются все они и день, и ночь — веки вечные.
И вновь я увидел большой белый престол и Сидящего на нем. В присутствии Его земля и небо исчезли бесследно. А мертвые — малые и великие — встали перед престолом. Там лежало несколько раскрытых книг. И еще одна — книга жизни.