— Самому себе посвящаю.
Созвучия:
Конвейер. Конвоир.
Соительница.
Слёзистая.
Задача простая — загрузить без лишнего шума всех означенных и транспортировать в Окоёмию. Тойфель Кар.
Человек беззащитнее таракана. Хакхан.
О, этот Райх
На клеверах!
О, этот кайф!
О, лайф!
(песенка шмеля–полиглота)
Половой двигатель.
История — это видения, которые проходят сознанием умирающего. Вот уже две тысячи лет продолжается эта агония.
Господи Иисусе Христе, прости нас! Распиная Тебя, мы ведали, что творили!
Психома
Нередко Господь безучастно взирает на то, как мы пропадаем, гибнем. Но не потому, что Он равнодушен к нашим бедам и страданиям. Просто Он знает то, что не ведомо нам. А именно то, что мы в душе своей бессмертны и окончание земного срока — только бренная смерть, всего лишь избавление от этих несчастий.
Слова стали утрачивать свою точность. На всё происходящее слов теперь недостаёт. Они больше не объясняют смысла некоторых явлений. Автор.
Только приговорённый к смерти понимает, насколько наша жизнь полна лжи. Потому что перестаёт лгать сам.
Мы ведь только и делаем, что лжём. По мелочам, которые нередко даже ничего не значат. Из привычки, из куражу, чтобы приукрасить себя. Опять же ради красного словца и т. д. Самые правдивые — это те, кто не обманывает во вред другому.
О, Боже, как же часто мы обманываемся сами!
А когда мы понимаем это и начинаем жить без лжи, всё как раз и кончается. Бабуш (из последнего слова).
Мажар обшаривал трупы. Такой должности не было. Но кто–то же должен был осматривать карманы мертвых — прежде, чем окровавленную одежду казнённых отправить в печь.
Всё, что ни случается, не случайно. Пиза.
Ирэн. Позвонила. Говорила, как всегда странно. А потом вдруг ясно и внятно. Это словно озарение безумного, как строка в стихах: я — твоя работа. О, женщина! Как гениально ты иногда говоришь! Автор.
«Интуиции». Не правда ли, хорошее название для сборника стихов?
Перевал позади. Господи! Неужели я спускаюсь в долину, где время не имеет значения, где его не празднуют? Но почему это случилось так быстро? Ведь я так мало успел!
Пальцы тоскуют по пишущей машинке до такой степени, что я просыпаюсь по ночам от ломоты в суставах, напоминающей ревматическую. Мне чудится клацание этих кнопок в любом ритмическом звучании. Даже в тиканье часов. А недавно детский хор, стоящий тремя ярусами, я увидел как клавиатуру пишущей машинки.
Кожа не чувствует вкуса. Ей что горькое, что сладкое. А вот изнанка кожи — да! Слизистая — так называют её. Изнанками соприкасаемся, чтоб испытать экстаз.
Прости, Господи! Грешник я! Знаю, почему и почём. Ведаю, что творю. Не понимаю только, почему делаю так. И наказываешь Ты меня, а я всё равно не в силах остановиться. Вот и сейчас ради куска хлеба занимаюсь не своим делом, отлучённый от того, которое Ты мне назначил. Мне бы страдать, а я жалуюсь.
На моём спидометре давно за пятьдесят. С каждым поворотом скорость увеличивается.
Полезный совет:
Не напивайся в свой день! Твой день — большая редкость. Побереги, оставь в памяти все его блёстки и проблески, ароматы и запахи, движения и всхлипы, восклицания и паузы, голоса и звуки. Иначе, когда он пройдёт, нечего будет вспомнить. Оставь этот подарок себе.
День рождения (правда, не каждый) тоже из таких. Не пей в этот день много, а лишь пригуби, потому что — такое нередко случается — можешь потерять жизнь. Она, твоя сладкая — даже если и горьковата, — в этот день подходит к самому краю той бездны, из которой когда–то выпорхнула, чтобы заглянуть в неё. Смотри, от высоты и выпитого может закружится у неё голова или обуяет её ослепительное безумие и захочется ей броситься в пропасть.
Большая высота (возраст) опасна!
Вопросы и ответы на встрече Автора с читателями:
— Можно ли привораживать без колдовства, заклинаний и прочих нечестивых приёмов?
— Конечно, обаянием. Обаятельные люди — великие чародеи.
Автомолёт напоминал гигантский чёрный рояль.
Тойфель Кар:
Когда прольётся боевое вино, теловоды упьются кровью.
Его подчинённые — звеньевые теловодов: Гер Барий, Мистер Ия, Пер Иферия, Сер Тификат, Дон Басс, Дон Гон, Дон Гви, Пан Теон, Жилда.
Сдавленным голосом, натужно оскалясь, рядовой окоёмник вопил со сцены вечности о своей бесконечной муке.