Выбрать главу

Не каждому дано писать так, чтобы это могло понравиться человеку вообще во все времена и во все эпохи. При том положении в мире, которое имеется в настоящее время[202], требуется много сил, чтобы развивать только самое существенное, и очень много устойчивости, чтобы не пошатнуться, когда все шатается.

Для того, чтобы писать так и притом писать естественно, нужно несомненно много искусства, потому что мы теперь большей частью заражены искусственностью. Прежде всего мы должны изучить, так сказать, облик естественного человека, если хотим писать естественно. Желающий писать для всех эпох должен изучить философию, вести самонаблюдение — и весьма тщательно, — заниматься естествоведением сердца и души самих по себе и во всех связях. Вот та твердая почва, на которой люди безусловно снова объединятся, когда бы это ни произошло...

B 266

Писателю, который обладает только остроумием и ничем больше, присущ тот же порок, что и совершенно плохому писателю: он не освещает предмет своей книги, последний нужен ему, чтобы только показать себя. Знакомишься с писателем и больше ни с чем. Как бы трудно ни было порой опустить остроумный период, это все же следует делать, если он не вытекает необходимым образом из сути дела. Подобная «крестная мука» приучает остроумие к узде, которую должен на него надевать разум, если они оба хотят выйти из дела с честью.

B 305

Им часто кажется, что для того, чтобы быть художником, нужно немножко пораспутничать и как бы откармливать свой гений дурными нравами[203].

B 356

Какой нам толк от чтения древних, если человек утратил состояние невинности и, куда ни взглянет, видит всюду свою собственную догму? Поэтому посредственный ум считает, что писать, как Гораций, — легко, ибо он считает, что легко писать лучше, чем он, но это «лучше», к несчастью, сказывается «хуже». С годами (если только с возрастом умнеешь) утрачиваешь надежду писать лучше, чем древние. В конце концов видишь, что мерилом всего прекрасного и верного является природа и что все мы имеем это мерило внутри себя. Однако оно настолько заржавело от предрассудков, от слов, которым не соответствуют понятия[204], от ложных понятий, что им уже ничего нельзя измерять.

B 360

Плохие писатели по преимуществу те, которые стремятся высказать свои примитивные мысли словами хороших писателей... Если бы они могли найти для того, что думают, подходящие слова, то они все же внесли бы кое-что в общее целое, и представили бы для наблюдателя некоторый интерес.

B 395

Частное вместо общего, proprie communia dicere[205]: «кража гусей» вместо просто — «кража». Это элемент выразительности.

KA 9

Доступен народу, как Геллерт[206], Шекспир и Хогарт.

KA 11

Лучший вид иронии — тот, когда защищают дело, которое невозможно защитить, пускают в ход доводы, полные сатирической горечи, часто приводят цитаты и объясняют их.

KA 12

На сотню остроумцев приходится один рассудительный человек — справедливое положение, которым утешает себя всякий лишенный остроумия глупец; он должен был бы также учесть (если это не значит требовать слишком много от глупца), что на одного остроумца приходится в свою очередь сотня людей, равно лишенных и остроумия, и рассудка.

C 98

...Книгой следовало бы, собственно, называть лишь ту, которая содержит нечто новое, все прочие — лишь средством быстро узнать, что уже сделано в той или иной области. Открывать новые страны и составлять точные карты уже открытых — вот в чем разница.

C 229

Введение — для того, кто читает, предисловие — для того, кто перелистывает.

C 253

Он был «корольком»[207] среди писателей.

C 297

Главное правило для писателей, особенно для тех, кто желает описывать свои чувства: ни в коем случае не думать, что это природное дарование, свойственное только им. Другие могли бы, пожалуй, сделать то же самое ничуть не хуже, но они не наживают себе таким путем деньги, потому что им кажется нелепым подобные вещи публиковать[208].

C 322

...Мне всегда нравится больше тот человек, который пишет так, что это может стать модою, чем тот, который пишет так, как этого требует мода.

C 338

Добиться хорошего во всех науках и искусствах потому так трудно, что необходимо достичь какого-то определенного, точно установленного предела; столь же трудно сделать и что-либо хуже твердо установленных правил, потому что это, пожалуй, нельзя было бы даже назвать плохим.

вернуться

202

При том положении в мире, которое имеется в настоящее время... — намек на французскую революцию.

вернуться

203

нужно немножко пораспутничать и как бы откармливать свой гений дурными нравами. Имеются в виду «бурные гении», представители литературного направления «бури и натиска». Их поведение, являвшееся протестом против нравственных устоев дворянства и филистерства, граничило у некоторых с моральным нигилизмом.

вернуться

204

...Однако оно настолько заржавело от предрассудков, от слов, которым не соответствуют понятия... Критика догматизма в науке и искусстве у Лихтенберга перекликается с подобной же критикой Гете в «Фаусте»:

Ученик
Но ведь понятия в словах должны же быть?
Мефистофель
Прекрасно, но о том не надо так крушиться: Коль скоро недочет в понятиях случится, Их можно словом заменить. Словами диспуты ведутся, Из слов системы создаются; Словам должны вы доверять В словах нельзя не йоты изменять. (Ч. I, сц. 4, кабинет Фауста. Пер. Н. Холодковского).
вернуться

205

Общеизвестное выражать по-своему {лат.). — Гораций. Послание к Писонам, стих 128.

вернуться

206

Геллерт Христиан Фюрхтеготт (1714—1769) — немецкий писатель эпохи Просвещения. Его «Басни и рассказы» (1746—1748), написанные живым и доступным широким массам языком, пользовались в XVIII в. большой популярностью.

вернуться

207

Королек — красивая, но не певчая птица.

вернуться

208

...потому что им кажется нелепым подобные вещи публиковать — намек на писателей «бури и натиска». Лихтенберг резко отвергал слабые стороны этого движения: гипертрофированную сентиментальность, культ «гения», расплывчатость мыслей, пустой энтузиазм и пр.