…Какое-то спокойное простодушие есть истинный характер любимца муз, а простодушие в обществе сначала смешно, а потом и скучно. (К. Н. Батюшков, 3)
…Общества большого света имеют свойства старых вин: излишнее употребление оных вредно, умеренное полезно и необходимо. (К. Н. Батюшков, 3)
С какой стороны ни рассматривай человека и себя в обществе, найдешь, что снисхождение должно быть первой добродетелью.
Снисхождение в речах, в поступках, в мыслях: оно-то дает эту прелесть доброты, которая едва ли не любезнее всего на свете… Снисхождение должно иметь границы. Брань пороку, прощение слабости. Рассудок отличит порок от слабости. Надобно быть снисходительным и к себе: сделал дурно сегодня – не унывай: теперь упал – завтра встанешь. Не валяйся только в грязи.
(К. Н. Батюшков, 8)Жить в обществе, носить на себе тяжелое ярмо должностей, часто ничтожных и суетных, и хотеть согласовать выгоды самолюбия с желанием славы – есть требование истинно суетное. Что образ жизни действует сильно и постоянно на талант, в том нет сомнения. (К. Н. Батюшков, 10)
Так называемый большой свет можно уподобить крепости. Комендант в ней – приличие . Этот комендант не впускает в ограду никого, кто не принадлежит к гарнизону, но сдает на капитуляцию целую крепость первому смельчаку, который устремится на приступ, с толпою своих робких поклонников. Успехи в большом свете в отношении к уму весьма не трудны, ибо они зависят от положения человека в обществе. (Ф. В. Булгарин, 6)
Хороший рассказчик нравится нам иногда, когда мы расположены слушать; но человек, умеющий поддерживать разговор и сообщать ему занимательность, нравится всегда, ибо он умеет быть и слушателем и рассказчиком. (Ф. В. Булгарин, 6)
…Общие черты характера целой породы не могут быть причтены в вину одному лицу. (Ф. В. Булгарин, 7)
Предаться хочешь ли покою
И не иметь с людьми возни?
Как можно меньше будь собою,
А будь, чем быть велят они.
(П. А. Вяземский, 9)
…Мы платонической к себе любовью тлеем,
И на коленях мы – но только пред собой.
(П. А. Вяземский, 27)
Журнал и газета – источники, которые беспрерывным движением, капля за каплею, пробивают камень или голову читателя, который подставил ее под их подмывающее действие. (П. А. Вяземский, 35, 6)
«Знаете ли вы Вяземского?» – спросил кто-то у графа Головина. – «Знаю! Он одевается странно». Поди после, гонись за славой! Будь питомцем Карамзина, другом Жуковского и других ему подобных, пиши стихи, из которых некоторые, по словам Жуковского, могут называться образцовыми, а тебя будут знать в обществе по какому-нибудь пестрому жилету или широким панталонам! (П. А. Вяземский, 37)
Предполагать унижение в обрядах, установленных этикетом, есть просто глупость. Английский лорд, представляясь своему королю, становится на колени и целует ему руку. Это не мешает ему быть в оппозиции, если он того хочет. Мы каждый день подписываемся покорнейшими слугами , и, кажется, никто из этого не заключал, чтобы мы просились в камердинеры. (А. С. Пушкин, 23, Этикет)
Искусство образованной или изящной беседы состоит именно в том, чтобы каждый говорил о себе, но так, чтобы другие этого не примечали. (О. И. Сенковский, 10)
И что такое общество! Люди? Ба, какие люди! Общество есть собрание индивидуальных идей данной эпохи. Люди состоят из лиц; лицо состоит всегда из своей идеи. Каждый человек выражает собою только одну какую-нибудь идею, которой он служит простою оболочкою и которой на известное время отдает напрокат свою голову… он ее раб и орудие; он тверд в этой идее; около нее вращаются его способности, мысли и чувства и он сам, всем своим нравственным бытом… В обществе собственно нет человека: человек общественный есть всегда какая-нибудь воплощенная идея. (О. И. Сенковский, 10)
Есть люди, у коих самолюбие такое огромное, такое раздутое, гордость такая колоссальная, что они загораживают вам своим лицом целый горизонт; всякое слово, пущенное на воздух, непременно попадает в них, как ядро в стену, и делает брешь в их тщеславии… (О. И. Сенковский, 11, Личности)
Человек несчастия одиночества заменил страданиями другого рода, может быть, ужаснейшими: он продал обществу, как злому духу, блаженство души своей за спасение тела. (В. Ф. Одоевский, 2)
Открываю великую тайну; слушайте: все, что ни делается в свете, делается для некоторого безыменного общества! Оно – партер; другие люди – сцена. Оно держит в руках и авторов, и музыкантов, и красавиц, и гениев, и героев. Оно ничего не боится – ни законов, ни правды, ни совести. Оно судит на жизнь и смерть и никогда не переменяет своих приговоров, если бы они и были противны рассудку. Членов сего общества вы легко можете узнать по следующим приметам: другие играют в карты, а они смотрят на игру; другие женятся, а они приезжают на свадьбу; другие пишут книги, а они критикуют; другие дают обед, а они судят о поваре; другие дерутся, а они читают реляции; другие танцуют, они становятся возле танцовщиков. Члены сего общества везде тотчас узнают друг друга не по особенным знакам, но по какому-то инстинкту; и каждый, прежде нежели вслушается, в чем дело, уже поддерживает своего товарища; тот же из членов, кто вздумает что-нибудь делать на сем свете, в ту же минуту лишается всех преимуществ, сопряженных с его званием, входит в общее число подсудимых, и ничем уже не может возвратить прав своих. Известно также, что самую важную роль в этом судилище играют те, про которых решительно нельзя отыскать, зачем они существуют на сем свете. (В. Ф. Одоевский, 5)