Иностранный легион всегда представлял собой смешение всех национальностей, и всегда в нем были и чехи и словаки. Те, кто покинули свои дома и укрылись в фортах раскаленной Сахары, где и живут до настоящего времени, получили возможность спокойно обдумать причины, побудившие их сделать такой шаг. У них зачастую уже позади не только пять лет обязательной службы, но и долгие годы самых разнообразных мытарств в рядах этой военной организации авантюристов. Некоторых, возможно, удивит, что в Сиди-бель-Аббесе на каждом шагу услышишь немецкую речь. Однако объясняется это просто: 80 процентов новобранцев легиона — это немецкие нацисты. Никто не спрашивает их, почему они пришли сюда. Подписан «контракт» на пять лет, значит, зачеркнуто все прошлое. Само собой разумеется, среди них много людей, которые бежали из Германии, чтобы в Иностранном легионе найти убежище от комиссий по денацификации.
Начальник французской информационной службы удовлетворил нашу просьбу и разрешил осмотреть казармы и побеседовать с легионерами. Те казармы, которые обычно показывают посетителям, содержатся в чистоте и порядке, резко отличаясь от остальных помещений. Через четверть часа после нашего прихода около нас собралось несколько земляков. Большинство из них даже не знают друг друга. Они считают это излишним, так как язык и национальность в Иностранном легионе имеют второстепенное значение. Некоторые из них провели последние годы в Индокитае и после ранений возвратились во Францию.
Решающую роль здесь во всем играют деньги.
— А что, в Индокитае было лучше, чем здесь? — спросили мы одного из легионеров.
Представители Автоклуба Чехословакии и директора завода «Татра» Свобода и инженер Ружичка прощаются с нами перед зданием Пражского автоклуба.
— Если бы не проклятые болезни, не раздумывая вернулся бы туда, — спокойно отвечает унтер-офицер Вацлав Трнка, уроженец Дольних Бояновиц. И, чтобы пояснить свою мысль, добавляет: — Я пришел в легион в тридцать первом. Пять лет проторчал в плену в Индокитае. Потом отправили назад. Здесь теперь получаю на руки едва лишь десяток бумажек, а в Индокитае получал 34…
Тот факт, что в Индокитае его, как наемника, использовали для того, чтобы убивать вьетнамцев, и что сам он еще хромает после ранения в ногу, ничего не значит по сравнению с тем, что там платят в три раза больше.
Мы удивились, когда узнали, что в легионе есть много наших молодых соотечественников, которые вступили в него после войны. С некоторыми из них мы встретились. Они подтвердили, что за неделю до нашего приезда в Индокитай отплыл большой транспорт, на борту которого находилось несколько десятков чехов. Молодое поколение в Иностранном легионе — это действительно печальный факт. Он тем печальнее, что причины, побудившие молодежь покинуть родину, в девяти случаях из десяти окутаны покровом тайны и молчания.
— Не говорить о своем прошлом — это единственное право, которым мы здесь пользуемся, — сказал двадцативосьмилетний Ярослав Пиларж, родом из-под Крконошских гор, уклоняясь от ответа на наш вопрос о том, что его побудило прийти сюда.
— Возвратился бы, если бы мог, да и с французским языком у меня плоховато, — помолчав, добавляет он, уставив отсутствующий взгляд в стену.
Второй оказался не более разговорчивым. Он уроженец города Клатовы. В Швигове близ Клатов живет его мать.
— Сколько же получают здесь новобранцы? — спросили мы его.
— 320 франков в месяц, — коротко ответил Карел Шкампа и отвел глаза от кружки с пивом.
— А много ли это?..
— Ха, много! Идите пообедайте и увидите…
Но мы уже видели. В том же Сиди-бель-Аббесе нам пришлось заплатить за два скромных ужина 620 франков. Ужин со стаканом вина, которое миллионами гектолитров вывозят из Алжира, стоит месячного жалования легионера, только что подписавшего договор на пять лет…
Насколько полезнее был бы Карел Шкампа у себя на родине, чем в Сиди-бель-Аббесе, откуда его через несколько дней или, может быть, месяцев отправят в один из глухих фортов в диких горах западного Марокко, а то и в Индокитай на пополнение поредевших отрядов…
Те, кто покинул родину лишь из любви к приключениям и не отрезал себе пути к возвращению, еще не потеряны. Они возвратятся, излеченные годами горьких мытарств, если избегнут судьбы тысяч других, павших или раненных на поле боя. Однако в легионе значительно больше людей, которые, бесследно исчезая, хоронят вместе с собой в темных глубинах молчания свое прошлое, придавив его тяжелым камнем, чтобы оно никогда не всплыло наверх.