Стайка голых грязных ребятишек с криком разбежалась по тукулям, как только мы остановили машину, чтобы сделать несколько снимков. Мужчины некоторое время недоверчиво осматривали нас, а потом завели с нами беседу на амхарском языке, к сожалению, одностороннюю. Они не возражали против того, чтобы мы осмотрели их жилье, но сами явно боялись объектива фотоаппарата. Вокруг пастушьей деревушки бродит небольшое стадо зебу да несколько верблюдов спокойно пережевывают жвачку на пастбище. По их спинам разгуливают птицы, выклевывая паразитов. На стенах тукулей часто можно заметить большие темные пятна. Это свежий коровий помет, налепленный для просушки. В безлесных краях он применяется в качестве топлива.
Эфиопская деревня — особый мирок. Маленькая семья пастуха живет в полном уединении; огромные расстояния и горные цепи отделяют ее от ближайших соседей. Трудно себе представить, сколько в Эфиопии неиспользованных плодородных земель. В стране, территория которой превышает 1200 тысяч квадратных километров, на один квадратный километр приходится всего 10 жителей. Незадолго до полудня передний автомобиль остановился, и Вальде Эндешау подошел к «татре».
— Мне нужно вручить кое-какие документы губернатору провинции Макале. Это небольшой крюк, если хотите, я вас представлю губернатору. По дороге будете иметь возможность осмотреть поле битвы времен итальянской кампании…
Предложение принимается.
Узенькая каменистая дорога ответвляется от шоссе на запад от Киги. Она проходит по холмистой местности, там, где в 1935 году разыгрывались упорные бои между итальянцами и оборонявшимися эфиопами. Еще сейчас, полтора десятилетия спустя, здесь стоят развалины казарм и военных складов.
— Здесь мы в конце концов были вынуждены отступить под натиском превосходящих сил итальянцев и их современного оружия. Тогда мы перенесли фронт на юг, в высокогорные районы, где мы сопротивлялись гораздо успешнее, — объясняет наш спутник.
Макале — центр одноименной провинции; это обширная деревня с несколькими тысячами жителей. Трудно назвать Макале городом; вообще, если не считать Аддис-Абебы и Харара, в Эфиопии нет городов в нашем понимании этого слова. Вокруг небольшой площади разбросано несколько административных зданий. Остальные строения, очень примитивные, разбежались по всему поселку кривыми уличками. Резиденция губернатора — чистый белый каменный дом, весьма просто обставленный.
Приняли нас очень сердечно, хотя встреча была неожиданной и неподготовленной.
— Вы из Чехословакии приехали? — с непритворным удивлением спросил нас губернатор Емане, когда мы переступили порог его дома. — Повсюду в Эфиопии вы встретите людей, которым знакомо название вашей страны. Во время итальянского вторжения я командовал войсками области Макале и очень хорошо помню, как высоко наши бойцы ценили ваше оружие. Любопытно взглянуть, какое у вас сейчас при себе…
Этот вопрос нас не удивил.
В Эфиопии издавна оружие было не только признаком занимаемого положения, но и свидетельством личной храбрости. Хотя в стране долгое время не было регулярной армии и войска состояли из наемных солдат, поступавших на службу к императору или к начальникам провинций, но существовал неписаный закон, гласивший, что оружие принадлежит тому, кто им воюет. Винтовка была личной собственностью солдата, а командир обязан был снабжать его патронами. Поэтому численность воинских соединений в отдельных провинциях определялась только размерами доходов их руководителей, то есть количеством боеприпасов, которым они могли обеспечить свои войска. Солдаты не получали твердого содержания и должны были кормиться на свой собственный счет.
— Чудесное оружие, — губернатор любовно погладил наше охотничье ружье, вынутое из кожаного чехла.
Его глаза сияли от радости, и это было не только проявлением профессионального интереса солдата. Чувствовалась традиция смелых, гордых пастухов, горцев и земледельцев, за одну ночь превратившихся в бойцов и поражавших весь мир своим бесстрашием; традиция людей, с голыми руками бросавшихся на итальянские танки и пулеметы, людей, пренебрегавших смертью.
— Можно пострелять из него, пока приготовят обед? — неожиданно спросил нас губернатор Емане. — Выедем на часок за город…
Такому откровенно высказанному желанию нельзя было не уступить.
Когда мы через час возвращались в Макале, наша «татра» освободилась от некоторой доли своего груза — части патронов к ружью ЧЗ-8,57. Мы поняли, почему армия Эфиопии смогла так долго сопротивляться превосходящим силам оккупантов, обладавших самым современным вооружением, хотя в стране не было ничего похожего ни на регулярную армию, ни на единое верховное командование, ни на заранее подготовленный оперативный план обороны.
— Оружия у нас было мало, — сказал нам губернатор Емане. — Только самые лучшие бойцы получали хорошее оружие. И они не выпускали его из рук до самой смерти…
— Машину можете спокойно оставить перед домом, — рассеял наши сомнения адъютант губернатора, когда мы возвратились в Макале и освободились из кольца любопытных, окруживших нашу «татру». — Сейчас вы должны познакомиться с эфиопской кухней.
Вкусные, крепко приправленные пряностями блюда в большинстве своем готовятся из баранины, дичи, овощей, проса, риса и красного перца.
Столовые приборы — незнакомое понятие даже в знатных семьях. Хозяйка, правда, положила перед нами приборы, но заметила:
— Если хотите поесть действительно по-местному, то пользуйтесь взамен ножа и вилки кусочком хлеба.
Это, может быть, звучит бессмысленно, но эфиопский хлеб — энджера — буквально выполняет две функции: его едят и пользуются им как столовым прибором. Правда, с нашим хлебом он ничего общего не имеет. Это мягкая тоненькая лепешка из сероватого теста, податливая, как кусочек шелковой материи. Одна сторона энджеры гладкая, другая — покрыта мелкими пупырышками. На тарелке появились кусочки баранины, плавающие в жирной подливке — «вот», в которой по вкусу и по запаху вы угадываете присутствие красного перца. Отрываете кусочек лепешки и кладете его гладкой стороной на пальцы правой руки, сложенные горстью, так, чтобы края лепешки спускались на пальцы. Затем вы шероховатой стороной энджеры захватываете кусок мяса так, чтобы он весь был завернут в лепешку и чтобы вам при этом не закапать колен «вотом».
Стой! Нельзя так глубоко окунать хлеб в соус, иначе он потечет через верх! Придется оставить этот кусок на тарелке и оторвать другой, чтобы выудить утонувший…
Если вы, впервые попробовав алжирского или тунисского «кус-куса», жадно глотали воздух, то от эфиопского «вота» у вас слезы брызнут из глаз. Острый словацкий или мадьярский соус из красного перца по сравнению с «вотом» — чистый мед. Вам непонятно, как это ваши соседи по столу могут с таким наслаждением есть то самое блюдо, которое лежит у вас на тарелке, облизываться и добавлять себе еще соуса. Вам кажется, что у вас в горле чистый спирт, да к тому же воспламенившийся.
Когда обед закончился, мы сказали друг другу: «К такому блюду не хватает только огнетушителя».
Вы тщетно оглядываетесь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы утолить жажду. Вода здесь не поможет, как и эфиопское пиво «тедж». Это, собственно, не пиво, как мы понимаем это слово, его варят из меда и добавляют уйму разных экзотических трав, для которых нет названия в европейских словарях.
Что же, привыкайте! Не умирать же с голоду в Эфиопии!
Ведь «вот» — это самое лучшее, что есть в каждом местном блюде.
Вам не уйти от него, где бы вы ни ели — приглашены ли вы к губернатору или сидите в дорожном трактирчике под перевалом Тоселли, где каждый вечер шоферы с итальянских грузовиков усаживаются перед порядочной порцией риса с настоящим «вотом».
— У нас, жителей Эфиопии, слабость к двум вещам, — сказал нам на прощанье губернатор Емане, когда мы уезжали в Аддис-Абебу, — к доброму «воту» и к хорошему оружию.