Крытая крыша «Эмпайр Билдинг». Розовый фонтан, толстые карминнокрасные ковры, аквариумы, рыболовные снасти и картины, до блеска натертый паркет и бездействующие музыкальные инструменты. В черной тьме за окнами повисли гирлянды огней. Там, внизу, грохочет «Малая Америка». Старший официант в белом фраке накрывает нам стол. Мы здесь одни.
— Нет, подавать пока не надо… спасибо, попозже.
Те, кто придут сюда через часок — другой, выглядят одинаково во всех странах мира. Это горстка иоганнесбургских снобов, горстка людей, мозг которых превратился в автоматическую счетную машину, а сердце покрылось золотой коркой.
На 23 этажа ниже стакан лимонада стоит 2 пенса, здесь — 2 шиллинга. Ведь это известный всему свету «Радужный зал» («Rainbow room») на крытой террасе самого высокого здания Иоганнесбурга.
«Я знаю, что мы эгоисты»
Это одно лицо «Малой Америки»: холеное, слащаво любезное, пропахшее дорогими духами и сигарами. Количество расточаемых вам улыбок и глубина поклонов здесь пропорциональны весу вашего кошелька.
В том, что иоганнесбургские бонзы устроили себе место встреч на верхушке высочайшего небоскреба, есть что-то символическое. Здесь достаточно высоко и достаточно далеко, чтобы по ночам не видеть «компаундов», негритянских гетто и трущобных городков в предместьях с лачугами из жести и глины.
Там, на окраине города, — другое лицо «Малой Америки»: покрытое нарывами, истощенное голодом, втоптанное в пыль немощеных улиц. На каждую надушенную персону из «Радужного зала» приходится несколько тысяч людей, цветных и белых, проживающих в этих кварталах. После субботней получки окраины тонут в отвратительном смраде, опьянев от «скокьярма».
Что такое этот «скокьярм»? Это грозный бич беднейших рабочих кварталов Иоганнесбурга. Он состоит из кукурузного дестиллата (иногда даже смешиваемого безответственными самогонщиками с древесным спиртом), табачного экстракта и карбида. Да, да, карбида. Мы тоже поразились и переспросили. Эта смесь ядов под названием «скокьярм» может разрушить даже самый здоровый организм и стоила уже многих жизней.
«Скокьярм», пыль, грязь, отбросы и гниющие объедки овощей, лохмотья, давно потерявшие право называться одеждой, и масса неграмотных людей — вот что наполняет трущобные городки, рассадники нищеты и болезней.
В чем причина всего этого?
В беспримерной расовой дискриминации, в которой упрекает Южно-Африканский Союз и Организация Объединенных Наций. Не только некоторые представители западноевропейских государств, но даже представители стран Южной Америки, где тоже столетиями проводилась расовая дискриминация, считают ее масштабы в Южно-Африканском Союзе недопустимыми. Однако это только половинчатый ответ.
В стране Сметса и Малана существует не только дискриминация цветных народов. Количественно незначительная, но обладающая несоразмерной экономической мощью прослойка угнетает здесь рабочий люд без различия цвета кожи. Она проводит неслыханную социальную дискриминацию любыми средствами: политикой заработной платы, подкупом отдельных представителей профсоюзного руководства, полицейскими дубинками, пистолетами и пулеметами, а если потребуется, то броневиками, пушками и самолетами. И не в последнюю очередь своей школьной политикой.
В Южно-Африканском Союзе нет закона об обязательном школьном обучении. Сеть общедоступных начальных школ ничтожна. Низкооплачиваемые учителя этих школ не соответствуют назначению по своей подготовке, да и численность их незначительна.
Сколько-нибудь состоятельный белый не пошлет своего ребенка в такую школу. Не сделает он этого по двум соображениям: ребенок в общедоступной школе не многому научится и, кроме того, будет постоянно подвергаться опасности заразиться инфекционным заболеванием.
Самые богатые люди содержат для своих детей роскошно оборудованные частные школы, щедро жертвуют деньги церковным школам или же нанимают домашних учителей. А для завершения образования они посылают своих детей в Европу или в США.
Между тем миллионы бедняков не могут обеспечить своим детям не только такое образование, но даже и посещение общедоступных школ, либо потому что в них не хватает мест, либо из-за недостатка средств.
Народ долго терпел все это молча. Долго колебался он, раздираемый отчаянием, нищетой, ненавистью и остатками расовых предрассудков. Долгое время в Южно-Африканском Союзе существовали обособленные профсоюзные организации белых, индийцев и негров.
Первой организацией, которая сумела сплотить всех рабочих, безразличия цвета кожи, на одной общей основе, была Коммунистическая партия Южно-Африканского Союза.[9] Она повела их всех рука об руку на успешную борьбу за улучшение условий труда, за избирательные права, за школы, за более высокий материальный и культурный уровень.
Правительство Южно-Африканского Союза ответило на это арестами и преследованиями. Но трудовой народ уже увидел перед собой ясную цель. Он сплотился, окреп, закалился в огне первых коллективных выступлений. Борьба этих двух противостоящих миров приближается к кульминационной точке.
К правящему классу здесь, естественно, примыкает еще третья группа — прослойка белых торговцев, высшего чиновничества, рантье и интеллигенции. По экономическим возможностям этой группе, конечно, далеко до высшей общественной прослойки, однако ее материальный уровень довольно высок. Цветное население Союза она рассматривает лишь как средство повышения своего собственного материального уровня, и только.
Один интеллигент из Южно-Африканского Союза, побывавший в Бельгийском Конго и заметивший, что там часть негров, работающих в рудниках и в административных органах, получила хоть какое-то элементарное образование, не переставал выражать свое раздражение по этому поводу.
— К чему это приведет, если и у нас здесь будут образованные негры! Ведь и так уж они стили пролезать в учреждения, в банки, на места учителей в негритянские школы; они даже начинают разбираться в нашей литературе и газетах. Следят они уже и за разногласиями в нашей среде; этого мы здесь, в Союзе, ни в коем случае не можем допустить! Пусть себе работают в шахтах и в мастерских! Могут и в домашнем хозяйстве помогать. Но нельзя давать им такое образование, с которым они могли бы занимать ответственные посты…
— А есть у них способности к такого рода работе?
— They're as clever as monkeys — они умны, как обезьяны! А вы как думали? Если бы негры получили хотя бы крупицу нашего образования, то они заткнули бы за пояс не одного белого. Они бы оттеснили нас, белых, с наших — да, да! — с наших собственных позиций. Это означало бы равные избирательные и все прочие гражданские права, а также повышение их культурного и материального уровня в ущерб нам. Даже подумать страшно!
На минуту он замолчал, а потом посмотрел на нас как бы совершенно иными глазами.
— Я знаю, что мы эгоисты, — заговорил он снова глухим, усталым голосом. — Знаю, что это не гуманно. Почти все мы это сознаем. Но поймите же нас! Мы тоже боремся за свое существование. Ведь негров вчетверо больше, чем нас! Союз не так богат, чтобы в нем все могли жить так же хорошо, как живет в настоящее время, скажем, половина белых. Мы берем себе больше, чем нам полагается. Если черные возьмут верх, то они прогонят нас в старую истеричную Европу. Мы чувствуем, что идем не по пути справедливости, но, знаете, своя рубашка ближе к телу…
В этот момент нам вспомнилось черное лицо Али Османа Абдуллы Мохаммеда Баравана, почтенного сомалийского повара. «Sarebbe confusione — все бы тогда перепуталось», — вырвалось у него, когда он слишком отчетливо представил себе, что его жены могли бы жить так же, как и он.
Какая же разница между этим сомалийским поваром и южноафриканским интеллигентом, владельцем акций иоганнесбургских рудников, Генри Фордом или любым из еще существующих монархов? Все они живут чужим трудом. Каждый из них берет себе больше, чем ему полагается, больше, чем оставляет другим.
Все они проводят дискриминацию, отличаясь друг от друга лишь степенью и масштабами своего аморального поведения по отношению к тем, кого им удалось поработить.
9
В 1950 году правительство Южно-Африканского Союза провело через парламент закон о «подавлении коммунизма», и коммунистическая партия была запрещена. — Прим. ред.