Разговоры и бесчисленные анекдоты о «лености» и «тупости» африканцев, их «органической невосприимчивости» к любому прогрессу за время работы в Африке приходилось слышать не раз. Это, можно сказать, излюбленная салонная тема западных бизнесменов и специалистов по линии «технической помощи», когда они собираются в своем кругу. Так что вполне можно было пропустить мимо ушей услышанное в Зигиншоре, но… Стояла перед глазами угнетающая картина запустения на рисовых чеках, объяснения которой я не находил.
В тот же вечер я поделился своими сомнениями с де Сан-Сеном. Старик даже не дал мне договорить:
— Поменьше слушайте моих разлюбезных соотечественников. Они, хотя и лезут в наставники к африканцам, в действительности ничего не смыслят в их делах, да и не хотят в них вникать. Сколько среди них таких, кто только и ждет окончания срока контракта, чтобы вернуться с кругленькой суммой домой, обзавестись виллой и рассказывать вечерами соседям байки о «дикой» Африке. Многие из них не хотят избавляться от привычных колонизаторских шор. Но ведь вы-то придерживаетесь иных взглядов, а встали в тупик.
Я поспешил заверить «колючего» хозяина в том, что совсем не разделяю расистской по своей сути оценки природных способностей африканцев, и обратился к нему с этим вопросом именно потому, что факт, с которым пришлось столкнуться, требует серьезного объяснения.
И де Сан-Сен рассказал, почему в Казамансе оказались заброшенными сотни гектаров рисовых полей. Местные крестьяне отлично поняли преимущества новой агротехники и неплохо ее освоили. Но новые методы выращивания риса — это и более дорогие высокоурожайные семена, и более жесткие требования к соблюдению сроков и качеству полевых работ. Для успешного применения в широких масштабах новой агротехники недостаточно просто обучить крестьян, им необходима существенная материальная помощь для приобретения семенного фонда, инвентаря и машин для обработки почвы на современном уровне. Но такую помощь крестьяне диола не получили.
— Что же им оставалось делать? — продолжал он. — Одно из двух: либо продолжать дело по старинке, либо применить новый метод, но только на наиболее удобных и подходящих для этого участках, которые крестьянин в состоянии обработать своими силами. Многие рисоводы избрали именно этот, второй путь, забросив часть засевавшихся ранее полей. Зато с оставшихся они получают в два, а иногда и в три раза больше зерна, чем прежде. И если товарное производство риса в провинции не растет, то в этом надо винить не крестьян, а тех, кто планировал и осуществлял эту операцию, не позаботившись о материальных средствах. А может быть, — помолчав, сказал де Сан-Сен, — и разворовали их, эти средства. Здесь такое — не редкость.
— Я живу здесь почти 40 лет, — говорил он, — и все эти годы внимательно присматривался к жизни диола, их образу мышления и обычаям. Должен вам сказать, что это народ, обладающий врожденным чувством здравого смысла и не менее восприимчивый ко всему новому, чем мы с вами. Впрочем, эти черты присущи в большей или меньшей степени всем африканцам, где бы они ни жили.
В тоне, каким были сказаны эти слова, звучала глубокая убежденность человека, который отдал многие и, вероятно, самые лучшие и насыщенные годы своей жизни Африке. Об этой жизни я и задумываюсь частенько, получив известие о смерти графа Жака де Сан-Сена и глядя на висящую в моей московской квартире ритуальную маску сенуфо — его последний подарок.
Один из знакомых, которому я поведал как-то историю Этого необыкновенного человека, высказался о нем коротко: чудак! Что же, может быть, так оно и есть. Но тогда и Алена Бомбара, Тура Хейердала, Дмитрия Шпаро с товарищами и многих других нужно тоже причислить к чудакам. Зачем, спрашивается, пускаться в плавание на сомнительных папирусных конструкциях, зачем питаться планктоном, зачем преодолевать ледяные торосы и полыньи, добираясь пешком до полюса, когда можно с комфортом плыть на пассажирском лайнере с его изысканной кухней и за несколько часов добраться до полюса в теплой кабине самолета? Действительно, зачем?! Только ведь, наверное, на таких чудаках и держится наш беспокойный мир с его поражающими воображение наукой, техникой, искусством…
История с модернизацией рисоводства в Казамансе пришла на память, когда, вернувшись в Москву, я прочитал книгу советского африканиста В. Б. Иорданского «Африканскими дорогами». В ней автор рассказывает об аналогичном эксперименте, осуществленном французским агрономом Ж. Гийаром в глухом уголке Северного Камеруна, населенном племенем тупури.
Как у многих других африканских народов, включая и диола Казаманса, аграрное общество тупури не стимулирует улучшение производства. Единственным источником существования для тупури, как и для большинства диола, служит земледелие, а «набор» орудий труда исчерпывается двумя типами мотыг, ножом-секачом и плетенкой для переноски зерна с поля. К диола Казаманса можно полностью отнести слова Ж. Гийара, который писал: «При столь несовершенных средствах производства крестьяне тупури благодаря глубокому знанию своего края сумели создать сельское хозяйство, позволяющее им выжить, но не противостоять демографическому росту и не эволюционировать».
Задавшись благородной целью поднять уровень сельскохозяйственного производства у тупури путем внедрения плуга, тяглового скота и различного инвентаря, Ж. Гийар уже знал о провале подобной попытки, предпринятой колониальными властями еще в 1938 году. В отличие от предшественников из колониальной администрации он основательно изучил образ жизни, психологию тупури и не ограничился демонстрацией преимуществ новых агротехнических приемов и обучением крестьян. Хорошо понимая, что крестьянским семьям не по силам самостоятельно приобрести быков, плуги и другие орудия труда, он разработал и внедрил основанную на понятных и близких традициям тупури систему кооперации, которая благодаря этому оказалась эффективной. Иными словами, Ж. Гийар сделал как раз то, чего не было сделано в Казамансе.
В. Б. Иорданский высоко оценил опыт французского агронома, считая, что он доказывает живейшую тягу, африканского крестьянства к новым идеям и наличие у него готовности ухватиться за первую же возможность ц целях улучшения условий своей жизни и труда.
К В. Б. Иорданскому и французскому этнографу-любителю Жаку де Сан-Сену присоединяется неожиданный союзник в лице бывшего проректора католического университета Лованиум в Киншасе монсеньора Мартина Баколе. «Главное состоит в том, что африканец открыт (новому. — Б. Ш.), что он хочет учиться и намного быстрее приспосабливается к новым проблемам, как европеец».
С такими авторитетными мнениями трудно не согласиться. Но… червь сомнений все же продолжает точить душу: так ли все просто и ясно с проблемой нового и старого в Африке? И питают эти сомнения не только собственные наблюдения и впечатления, но и высказывания людей, чьи научная добросовестность и преданность высоким идеалам общественного прогресса на Африканском континенте не требуют доказательств.
«Африканское традиционное общество оставалось если не замкнутым, то, во всяком случае, в большой степени самодовлеющим и консервативным», — писал в своей фундаментальной «Истории Черной Африки» упоминавшийся ранее вольтиец Жозеф Ки-Зербо.
Почти в тех же выражениях характеризует это общество английский африканист Бэзил Дэвидсон, автор ряда исторических работ и публицистических репортажей из партизанских отрядов ПАИГК в Гвинее-Бисау. «Во многих отношениях это был замкнутый мир, мир архаичных понятий и верований — одним словом, крестьянский мир», — читаем мы в его книге «Африканцы», вышедшей в переводе на русский язык.
Более определенно высказался по этому поводу бенинский правовед Кристиан Виейра: «Любое движение, которое могло бы повести к прогрессу, но при этом нарушить привычную жизнь коллектива, рассматривалось как нежелательное и вызывало зачастую подлинный страх».