Сколько раз, натыкаясь в африканской деревне на нехитрый скарб, оставленный без присмотра во дворах, приходилось задумываться о моральных «издержках» цивилизации. Освоив в совершенстве систему запоров, мы обиваем двери своих квартир звуконепроницаемым войлоком, врезаем в них хитроумные замки, устанавливаем систему сигнализации и т. п. Но не оказались ли мы, несмотря на все это, более беззащитными перед злобой и завистью, перед дурным словом, чем неграмотный и суеверный африканский- крестьянин?
После захода солнца, когда усталые труженики, вернувшись домой, успевают умыться и поесть, наступает время отдыха и развлечений. Старшие степенно беседуют, молодежь затевает при свете луны танцы вокруг непременного костра, а малышня тесной стайкой собирается вокруг сказителя и, затаив дыхание, слушает его нескончаемые повествования о подвигах предков, добрых и могущественных богах — покровителях племени и злых кознях ведьм и колдунов. Эти повествования — не просто сказки, в них передается детям по крупицам жизненный опыт поколений, формируется их мироощущение. Такие предания играют важную роль в моральном, социальном и гражданском воспитании любого африканца, выросшего в деревне. Придет время, и окружающий мир приобретет в глазах ребенка черты стройности и завершенности, станет близким и понятным, будет таким миром, где и предкам, и старшим, и ему самому, и даже птице или зверю — всему отведено определенное место.
Придет время, и юношу поведут на волнующий и торжественный обряд инициации — посвящение. Совершается эта церемония в глубокой тайне, без посторонних, ради того, чтобы уберечь посвящаемых от любого сглаза и ничем не нарушить полноту их «очищения». Каждое племя ревниво оберегает тайну своих обрядов инициации, что помогает сохранить их значимость в глазах всех соплеменников, устойчивость сельской общины, ибо посвящение — это своего рода приведение молодежи к присяге на верность законам и обычаям предков, на которых зиждется жизнь племени. Пройдя обряд инициации, молодой человек становится полноправным членом общины, интересам которой отныне должна быть подчинена вся его жизнь.
Африканская деревня, действительно, очень гармонично вписывается в окружающий пейзаж. Проехав множество таких деревень, спрятавшихся в густых зарослях, тропического леса, невольно задаешь себе вопрос, а где живут боги?
Африканские традиционные боги живут не в заоблачной выси, а среди своей паствы на бренной земле. Они трудятся в поте лица, неизменно участвуя в повседневных заботах людей. Поэтому отводимые им «жилища» отличаются простотой и, по меткому замечанию бенинского архитектора Макса Фаладе, «не бросают вызов» окружающему ландшафту, как устремленные в небо христианские храмы или мусульманские мечети, а «гармонично сочетаются» с ним.
Культовые постройки в Африке удивительно функциональны, ибо подчинены единственной основной цели: служить местом сбора людей для совершения религиозных обрядов. Прославлять богов и утверждать их величие сооружением храмов, поражающих воображение своими архитектурными формами, вычурной отделкой и роскошью внутреннего убранства, африканцам нет нужды. По их убеждению, человек и без того живет в неразрывном духовном единстве с божеством. Так что и в отношениях с богами здесь полная гармония.
Эта идиллия размеренного течения деревенской жизни покоится на прочном фундаменте традиционной социальной структуры с ее жесткой системой разделения труда между мужчиной и женщиной, возрастных классов, семейной и племенной иерархии, с раз и навсегда освященными обычаем порядком вступления в брак и правом наследования имущества. Из поколения в поколение эта структура воспроизводит сама себя, почти не оставляя места для движения вперед.
Вот тут-то, в этой структуре, составляющей сердцевину традиционного общества, идиллия и нарушается. Под внешним покровом гармонии и покоя порой тлеют, а кое-где и разгораются жарким пламенем конфликты, тем более острые, что традиционная социальная структура вопреки утверждениям Нсугана Агблеманьона не предоставляет практически никакой возможности их разрешения. Основу и характер противоречий, вызревающих в недрах традиционного общества, убедительно показал еще К. Маркс.
«Мы все же не должны забывать, — писал он, — что эти идиллические сельские общины, сколь безобидными они бы ни казались, всегда были прочной основой восточного деспотизма, что они ограничивали человеческий разум самыми узкими рамками, делая из него покорное орудие суеверия, накладывая на него рабские цепи традиционных правил, лишая его всякого величия, всякой исторической инициативы… Мы не должны забывать, — продолжал К. Маркс, — что эти маленькие общины носили на себе клеймо кастовых различий и рабства, что они подчиняли человека внешним обстоятельствам вместо того, чтобы возвысить его до положения властелина этих обстоятельств».
Там, где поборники африканской старины усматривают умилительное «единение» человека с природой, К. Маркс видел его унизительную зависимость от «неизменного, предопределенного природой рока» и «грубый культ природы», который находит свое выражение в благоговейном поклонении обезьяне или корове.
Многие африканцы, и не только марксисты, разделяют эту оценку К. Маркса применительно к традиционной африканской общине. «Традиционные общества, — писал Ж. Ки-Зербо, — это общества тоталитарные, тоталитарные, разумеется, не в гитлеровском смысле слова, а в том смысле, что иерархия власти являлась точным отражением иерархии возрастной, и с этой точки зрения можно сказать, что старейшие управляют даже после своей смерти: ведь совета спрашивают прежде всего у предков».
Мнение профессора Ки-Зербо разделяют и другие африканские исследователи, подчеркивая, что африканское общество опутывает всех и каждого множеством нитей, а «гомо африкануса» постоянно держат на цепи его семья и среда. Поле самостоятельной деятельности для него тем уже, чем консервативнее эта среда.
Среди африканских исследователей растет понимание того, что миф о гармонии внутри традиционной сельской общины — это попытка обосновать особый, бесклассовый путь развития африканского общества. Они противопоставляют ему свой анализ социальных отношений в общине, обнаруживая там борьбу рабов против хозяев, «низших» каст против «высших», молодых против стариков, мусульман против анимистов. И даже считают все это составными элементами «борьбы классов» в Африке доколониальной эпохи.
Возможно, такое толкование понятия «классовая; борьба» и несет на себе печать полемической заостренности, будучи чрезмерно широким. Но нам важнее сейчас подтверждение самими африканскими социологами глубоких противоречий и борьбы в недрах традиционного» общества, основную ячейку которого и составляет сельская община.
Здесь самое время упомянуть и о другом важном обстоятельстве, характеризующем жизнь не только африканской деревни, но и современного города. Ведь даже та внешняя гармония, на которой настаивают «традиционалисты», если и существует, то лишь в рамках сравнительно узких и обособленных групп людей: семьи, деревенской общины, реже — племени. За пределами такой группы в отношениях между ними господствуют отчужденность, настороженность и даже вражда. Многочисленные этнические междоусобицы, раздирающие Африку, яркое тому подтверждение.
Африканский мир, особенно сельский, это па редкость замкнутый мир. Люди рождаются, живут и умирают, не переступив зачастую ни разу границ своего- округа. Но не только географические и этнические барьеры делят африканцев на обособленные коллективы. Каждый из них в какой-либо области противопоставляет себя другому. Возрастные классы, касты, тайные общества — все они представляют собой своеобразные микрокосмы, связанные узами внутренней солидарности, но противостоящие другим микрокосмам. Само существование такой замкнутой солидарности означает, что каждая группа отделяет себя от ей подобных, на которых эта солидарность не распространяется. Эта особенность африканской жизни не раз поражала великого гуманиста А. Швейцера. В книге «Письма из Ламбарене» он с горечью писал о непостижимых для него случаях отказа африканцев оказать ничтожную услугу или помощь страждущему, если он принадлежит к «чужому» роду-племени.