— Ты, конечно, знаешь, — продолжал Сембен Усман, — что самые престижные профессии у нас — это адвокат, врач, чиновник в государственном учреждении, на худой конец клерк даже в захудалой конторе. Но клерк, а не квалифицированный рабочий, не мастер. На то есть много различных причин, и одна из них — это наша система образования, которая заведомо дает такую ориентацию.
— Представь себе ученика, — пояснил свою мысль собеседник, — который тратит годы на изучение чужого языка: лексики, грамматики, фонетики. Для чего, ради какой цели? Конечно, не для того, чтобы потом взять в руки ножовку или рубанок. Нет, с первых же школьных дней перед ним маячит другая цель: получив свидетельство об окончании школы, занять место в каком-нибудь «офисе», иметь «чистую» работу и пробиваться на руководящий пост. Об этом же, кстати, ему постоянно твердят домашние.
— Да и сами школьные программы построены так, — продолжал Сембен Усман, — что не готовят ученика ни к какому другому роду деятельности. За исключением редких энтузиастов никто в школе не пытается преодолеть традиционное для африканцев неуважение к ремеслу. Ты ведь знаешь, что у нас каста ремесленников считалась одной из низших.
— Но при чем здесь обучение на иностранном языке? — спросил я.
— А при том, — сказал Сембен Усман, — что азам ремесла, как азбуке, надо обучать детей с молочного возраста, и на родном, а не на чужом языке. Иным путем из прошлого века в нынешний не перешагнешь.
Слушая горячие рассуждения Сембена Усмана, я еще не знал близкого к ним по духу высказывания Альберта Швейцера, на которое наткнулся позже в его «Письмах из Ламбарене».
«Как это верно, — писал А. Швейцер, — что культура начинается не с чтения и письма, а с ремесла! Здесь нет ни единого ремесленника, и поэтому никакого движения вперед быть не может. Негры учатся читать и писать, — развивал свою мысль. А. Швейцер, — не обучаясь одновременно еще и ручному труду. Эти познания дают им возможность получать места продавцов и писарей, и они сидят в помещении, одетые во все белое. Ремесла же находятся в пренебрежении». С той поры, когда были написаны эти строки, прошло более полувека, а изменений в системе образования и в психологии почти не произошло.
Все свое свободное время, которое остается в перерывах между съемками фильмов и писательским трудом, Сембен Усман отдает практической работе по разработке транскрипции наиболее распространенных в Сенегале языков и их внедрению в программы начальных школ. Он постоянно и активно участвует в деятельности Дакарского центра прикладной лингвистики, который занимается, в частности, составлением, учебников, методических пособий и подготовкой преподавательских кадров.
Но в его рассказах о работе этого центра частенько звучало разочарование, а порой и раздражение. Слов нет, проблемы, с которыми сталкивается это учреждение, неимоверно сложны и многообразны, их решение требует и времени, и объединения усилий большого числа специалистов, и просто материальных средств. Но Сембена Усмана угнетали не трудности, а равнодушие, бюрократизм и даже едва замаскированная враждебность, на которые наталкивались многие рекомендации центра прикладной лингвистики по внедрению местных языков в начальных школах.
— Саботажники! — раздраженно бросил он, вернувшись однажды с очередного бесплодного заседания в каком-то из министерских кабинетов.
— Но кому и зачем нужно саботировать столь важное дело? — удивился я. — Ведь существует же подписанный президентом декрет об обучении на родном языке, об этом без конца пишут газеты, говорят в своих выступлениях ответственные деятели, даже в государственных планах развития есть соответствующий пункт.
— Все есть, — ответил Сембен Усман, — нет лишь главного — дела. А почему нет? — так и не ответив, он лишь махнул рукой. И вместо столь знакомой лукавой смешинки в глазах промелькнула тень усталости и грусти.
Но этот бывший марсельский докер и профсоюзный вожак никогда не был бы тем Сембеном Усманом, которого знает сегодня прогрессивная Африка, если бы впадал в уныние и пасовал перед трудностями и неудачами. Нет, он не из тех, кто может, сложа руки, ожидать отправления поезда, как писал Ж. Ки-Зербо, «к земле обетованной грядущего». Он продолжает действовать.
Вместе с группой таких же, как он, энтузиастов Сембен Усман начал издавать на языке волоф, самом распространенном в Сенегале, журнал «Кадду», который быстро завоевал широкую популярность и стал важным инструментом развития национальной культуры. Вечерами его редко можно застать дома: он дает уроки в школе для взрослых, проверяя на практике разработанные с его участием методики преподавания волоф. А проходит год-другой — и появляются либо новая картина, либо новая книжка Сембена Усмана, которые сразу же заставляют о себе говорить.
Мамаду Траоре Диоп. Встречая сейчас это имя среди известных сенегальских поэтов, я никак не могу отделаться от впечатления, что это какой-то другой Диоп, а не тот еще совсем мальчик в потертых брюках и застиранной до белизны голубой рубашке, который появился однажды в Советском культурном центре. Ведь Диопов в Сенегале, как Ивановых в нашей стране, хоть пруд пруди.
Мне хорошо запомнилась эта первая встреча с ним. «Траоре, поэт», — отрекомендовался посетитель. И я с тоской представил себе предстоящий разговор: сейчас на стол ляжет рукопись — хорошо, если отпечатанная на машинке, — и речь пойдет об оказании помощи для ее публикации.
Но Траоре ничего не попросил, а предложил два пригласительных билета на вечер молодых сенегальских поэтов в дакарском Доме молодежи. «Будем рады, если сможете прийти», — сказал он и распрощался.
На этом вечере Мамаду Траоре Диоп выступал в роли ведущего. Все в той же будничной одежде выходил он на эстраду и читал стихи, но больше даже не свои, а безвременно погибшего соотечественника Давида Диопа — пламенного революционного поэта, беспощадно бичевавшего колониализм и страстно воспевавшего будущую молодую и свободную, исполненную достоинства Африку. Появляясь перед переполненным залом, Траоре как бы задавал тон необычному поэтическому вечеру и связывал воедино его фрагменты. Необычным же вечер был потому, что исполнители не просто декламировали стихи, а разыгрывали выразительные сценки, сопровождавшиеся и музыкой, и пением, и танцами. Зал реагировал на них одобрительными возгласами и то и дело взрывался аплодисментами.
По окончании вечера мы разыскали Траоре за кулисами, от души поздравили его с успехом и поинтересовались, почему он читал стихотворения Давида Диона, а не свои, как другие участники этого поэтического праздника.
— Я еще не научился писать так, как писал Давид, — ответил он. — Не могу пока с такой силой и страстью выразить в стихах наши боль и гнев, любовь и ненависть. К тому же наша молодежь не очень хорошо знакома с его творчеством: стихотворения Диопа почти не переиздаются, говорят, что они уже «не созвучны» времени. А как их воспринимали, вы видели сами.
— Кстати, — добавил юноша, — свои стихи я пока подписываю именем, а не фамилией. Право ставить под ними фамилию Диоп еще нужно завоевать.
Так завязалась наша прочная и добрая дружба. С активной помощью Мамаду Траоре Диопа в Советском культурном центре проводились поэтические вечера, получавшие доброжелательную оценку в местной печати, он был одним из организаторов нашего литературного кружка и неизменным участником встреч с приезжавшими в Дакар советскими писателями и поэтами. Этого неутомимого, одержимого поэзией юношу отличало одно качество: проделав огромную работу, обеспечивающую успех очередного мероприятия, он в последний момент умудрялся оказаться в тени, будто в этом и нет никаких, его заслуг.
Получив стипендию сенегальского правительства, Мамаду- Траоре Диоп отправился на учебу в США. Годы жизни в этой стране не изменили ни его убеждений, ни его характера. Вернувшись на родину, он. с прежней энергией включился в работу, смысл которой, полнее всего можно было бы выразить словом «просвещение» в том высоком его значении, которое выходит далеко за рамки школы и ее проблем. Траоре много выступает в печати и по радио, активно участвует в работе Африканского культурного центра, стал одним из ведущих деятелей Национальной ассоциации сенегальских писателей.