— Я счастлив… Ради этого стоило жить. Теперь я ступил на землю своих предков, африканских рабов, с образом В. И. Ленина на груди. До сих пор я носил его только в сердце, а отныне буду носить и здесь, — и он бережно дотронулся до медали на лацкане пиджака. — У меня нет и не будет награды дороже этой.
И на какой бы официальной церемонии ни появлялся потом Жан Бриер, он неизменно с гордостью носил на груди ленинскую медаль — и только ее одну.
Свои мысли о В. И. Ленине и свои чувства к нему Жан Бриер выразил так:
«Сорок лет я ждал этой встречи с Лениным на его земле, разговора с ним, как с живым. Я мечтал показать ему свои зарубцевавшиеся и свежие раны, простреленные знамена поражений и новой борьбы. И прежде всего скромный сад моих мыслей, издалека освещенный и согретый светом и теплом ленинского учения.
Ленин — зачинатель подлинного Возрождения человечества, которое распространяется все шире по нашей планете. Оно достигло уже сердца обеих Америк. Живительным воздухом свободы дыщит Куба, восставшая и победившая, как некогда восставал и народ Гаити, еще ждущий освобождения. Голос Ленина звучит в наших сердцах. Ленин будет жить вечно. Его шаги эхом отдаются в цехах заводов, на пашнях, на мостовых столиц мира. Ибо Ленин был, есть и навсегда останется для людей труда образцом революционного вождя, не склонившегося перед силами реакции и угнетения, примером для новых и новых поколений революционных борцов».
Постоянный эмоциональный накал, которым живет этот пламенный поэт, не перестает поражать даже давно и хорошо знающих его друзей. Он всегда заряжен на творчество, и невозможно предугадать, где, когда и по какому поводу родится новое стихотворение, полное внутреннего огня и экспрессии. В разгар оживленной беседы он вдруг как-то отключается, на мгновение уходит в себя, теряя нить разговора. Потом, смущенно улыбаясь, достает из кармана потрепанный блокнот и что-то быстро в него записывает. А на следующее утро приходит с отпечатанным на машинке новым стихотворением.
— Жан, послушай, когда ты успел?!
— Ночью…
Однажды мы пригласили Ж. Бриера на дневное представление мастеров советской эстрады в Национальном театре. Концерт шел при полупустом зале и, чего греха таить, ни шатко, пи валко. Артисты устали от бесконечных переездов, непривычного климата, да и зиявший пустыми креслами зал не вдохновлял на творческий порыв. Дошла очередь до выступления артистки, которая вышла на сцену совершенно больной, но номер свой провела тем не менее безупречно. Сидя рядом с Ж. Бриером, я поведал ему об этом.
В вечернем представлении эта артистка уже не участвовала: врач категорически предписал ей постельный режим. Когда по программе она должна была появиться перед публикой, на сцену вдруг вышел Жан Бриер и… прочитал стихотворение, посвященное самоотверженности и высокому чувству долга этой русской женщины. В ее поступке он увидел связь с подвигами советских солдату стен Сталинграда, с героизмом их жен, сестер и матерей, ковавших в лютые сибирские морозы оружие для победы, над фашизмом.
— Мы имеем сегодня возможность аплодировать искусству наших гостей потому, что такие люди были и есть в стране Владимира Ильича Ленина, — сказал он в заключение своего импровизированного выступления.
И весь зал, стоя, приветствовал гаитянского поэта и советских артистов, которые не сразу поняли, что произошло: Ж. Бриер ведь выступал на французском, а о своем намерении никого заранее не предупредил.
Африку, как и Гаити, он считает своей родиной. Здесь нет противоречия: его далекие предки, закованные в цепи вместе с другим таким же «живым товаром», вывозились за океан отсюда, от африканских берегов. Этим и объясняются особые чувства, которые вызывает у поэта остров Горе — некогда основной перевалочный пункт работорговли на западноафриканском побережье.
Шум волн, устремляющихся в промоины, проделанные морем в береговом базальте, и сегодня напоминает здесь-стоны рабов, которых загоняли как скот в чрево работоргового судна.
— Где бы ни жили мои прародители, — говорит Жан-Бриер, — но на своем печальном пути в Америку они почти наверняка прошли через казематы Горе.
Советский поэт Александр Городницкий, побывав на этом острове, посвятил ему такие стихи:
В дни дакарского фестиваля искусств на острове Горе, на его узких, сохранивших облик минувшего улочках и миниатюрных площадях, которые служили естественной декорацией, был показан впечатляющий спектакль, воспроизводивший всю его трагическую историю. Автором и исполнителем текста театрализованного представления был Жан Бриер. Так поэт вернулся на землю предков. Он пришел, чтобы щедро отдать прародине неиссякаемый запас вдохновения, свои обширные познания и жар большого сердца.
Все эти люди — Сембен Усман и Абубакар Самб, Жан Бриер и Мамаду Траоре Диоп — принадлежат к немногочисленной творческой части интеллигенции Африки. Что касается большинства, которое составляет чиновничество, то о нем принято говорить и писать преимущественно в негативных тонах. В художественной литературе утвердился даже определенный стереотип африканского чиновника: консерватор и взяточник, конформист и ленивый тупица. И надо признать, часто этот образ соответствует действительности. Но часто — это ведь не значит всегда. Если уж справедливо утверждение, что плохо за деревьями не видеть леса, то, очевидно, не менее справедливо и противоположное: плохо, когда в захламленном лесу не замечают деревьев ценных пород.
Вот почему, рассказывая о встречах с африканскими интеллигентами, для которых «быть» неизмеримо важнее, чем «иметь», нельзя обойти молчанием еще одного человека — простого чиновника сенегальского министерства иностранных дел Мамаду Саджи.
…Приближался апрель 1970 года — столетие со дня рождения Владимира Ильича Ленина. О повсеместном праздновании этой годовщины была принята специальная резолюция ЮНЕСКО; торжественно отметить эту дату готовились и в Сенегале. Здесь, как и в других странах, был образован Национальный комитет по проведению ленинского юбилея, который должен был подготовить программу соответствующих мероприятий и совместно с советскими организациями обеспечить их проведение.
Как бы задавая тон приближающимся торжествам, президент Л. Сенгор в одном из выступлений назвал В. И. Ленина «величайшим революционером всех времен и народов».
Все это вселяло в нас, сотрудников советских учреждений в Сенегале, веру в то, что славная дата будет достойно отмечена в стране. Несколько смущало лишь одни обстоятельство: практическое руководство работой Национального подготовительного комитета было возложено на второстепенного чиновника министерства иностранных дел, заведующего отделом культурных связей Мамаду Саджи. Весь его отдел состоял из двух человек, включая заведующего. Да и ступенька, которую он занимал в служебной иерархии, была, как нам представлялось, слишком низкой, чтобы можно было надеяться на успешное решение сложных организационных вопросов.