— Двадцать лет?!
— Да это сущие безумцы!
— Варвары!
И Башир ответил:
— Одно слово — неверные.
И он продолжил свой рассказ:
— Однако Абд аль-Меджид Шакраф довольно скоро пришел в себя и твердо сказал:
«Дела иностранцев рассматривает здесь международный суд. А законы, которым он подчиняется, не являются законами Америки».
«Но у Америки есть свои законы в Танжере», — возразил господин Рибодель и с удовлетворением потер руки, ибо ничто не доставляет ему большего удовольствия, нежели возможность продемонстрировать кому-либо, что в нашем городе жизнь устроена иначе, чем где бы то ни было.
Тут уличный писец Мухаммед, слывший за человека гибкого ума, способного разобраться в самом запутанном вопросе, обратился к Баширу от лица всех слушателей:
— Не хочешь ли ты подробнее рассказать нам обо всех этих порядках и обычаях, ведь мы о них совсем ничего не знаем?
И Башир воскликнул:
— О братья мои! Я постараюсь в точности передать вам то, что говорил ученый старик Рибодель. Он трижды повторил одно и то же моему господину, а тот все никак не мог его понять.
Лица слушателей застыли в напряженном внимании, и Башир продолжил:
— Вы знаете, друзья мои, что в этом городе действуют два совершенно разных законодательства. Одно — для правоверных, коими мы с вами являемся, и его высочество мандуб следит за соблюдением этих законов. Другое же — для иностранцев, и все дела, связанные с нарушением их законов, рассматривает специальный суд, куда входят представители всех семи государств, совместно управляющих Танжером. Но есть одно государство — одно-единственное, — которое добилось для своих граждан права не подчиняться здесь никому, кроме собственного консула. Это Соединенные Штаты Америки.
Тут слушатели разом вскричали:
— Конечно! Это государство — самое могущественное в мире!
На что Башир ответил:
— Поэтому-то мой господин так гордился тем, что он американец.
— Но в таком случае, — спросил проницательный Мухаммед, — верно ли, что ни марокканец, ни испанец, ни француз — короче, никто, из какой бы страны он ни был, не подвергся бы ни малейшей опасности в деле с молоденькими танцовщицами, тогда как Абд аль-Меджиду Шакрафу грозили очень большие неприятности?
— Ну конечно же! Конечно! — воскликнул Башир.
И, оживившись, продолжил:
— Видите ли, друзья мои, если бы генеральный консул счел, что гражданин его страны Абд аль-Меджид Шакраф виновен, он должен был бы выслать его в Америку, где его стали бы судить по тем суровым законам, о которых вы уже слышали. По словам господина Рибоделя, этого умнейшего старика, выходило, что именно то, чем так гордился мой господин, оборачивалось против него. Вообще, случай этот весьма примечателен, говорил довольный господин Рибодель, поскольку такое могло произойти только с гражданином Соединенных Штатов и только в Танжере.
Башир умолк на минуту, чтобы дать возможность слушателям осмыслить столь необычную ситуацию.
Тут слепой Абдалла воскликнул:
— Мир темен — даже для человеческого разума!
И водонос Галеб промолвил:
— Один лишь закон пророка справедлив и безупречен!
— Один закон пророка! — повторили те, что сидели рядом.
И Башир продолжил свой рассказ:
— Моему господину понадобилось время, чтобы в полной мере осознать нависшую над ним опасность. Со стороны все походило на чью-то глупую шутку. Подумать только, он, сиди[7] Абд аль-Меджид Шакраф, являлся гражданином самой могущественной страны, которая не подчинялась законам Танжера, и именно поэтому ему грозило наказание более суровое, нежели какому-нибудь самому ничтожному человечишке самой отсталой нации, да притом за преступление, которое он не только не совершал, но которое здесь, в Танжере, и преступлением-то не считается!
Бурлящее в нем чувство негодования и сознание собственной невиновности побудили его все рассказать госпоже Элен. Та искренне ему посочувствовала и дала совет немедленно идти к американскому генеральному консулу, излить на него свой праведный гнев и восстановить свое честное имя.
Однако генеральный консул не пожелал принять Абд аль-Меджида Шакрафа. С моим господином говорил какой-то чиновник — очень холодно и немногословно. Он сказал, что нужно ждать окончания следствия…
«Следствия? Ах, значит, идет следствие…»
И с этого времени Абд аль-Меджид Шакраф стал реже поглядывать на огромный флаг, развевающийся над его домом.
Как мог, он сам себя успокаивал. Шло следствие или не шло — уж он-то знал, что его вины нет.