Ночью на полустанке в горах стоял товарняк. Шла погрузка в открытые вагоны. Рабочие загружали ящики в последний вагон поезда при свете колышущего фонаря на столбе. Румынская речь, свистки, огни, луна, чeрные силуэты гор.
Громадные остроухие собаки внимательно наблюдали за процессом. Свисток; поезд медленно тронулся.
28. ЭКСТ. УКРАИНА. СЕЛО КРАМАРЕНКИ. ДОМ ЛИФАНЧУКА. ДЕНЬ.
Учитель Лифанчук колол дрова на своем дворе, пользуясь для этого ладонями, локтями и пятками.
Спасенная Татьяна со страхом наблюдала за мастером из-за тына. На тыне болтались обычные в таких местах макитры и глеки. Необычными были только драконы и иероглифы, изображенные на них. Стоящий спиной к Татьяне мастер почувствовал гостью каким-то шестым чувством.
— Там ліворуч перелаз, – сказал он, не оборачиваясь, – в калітку не лізь, вона іржава і рипить противно.
Татьяна зашла и села на скамеечку, робко оглядываясь. Посмотреть было на что. Какие-то столбы разной высоты вкопаны, на дверях обычной украинской хаты нарисован глаз Будды, на ставнях опять-таки будды сидят в позах лотоса, под стрихой клуни висят грабли, коса и самурайский меч.
Лицо Татьяны крупно (любопытно стреляет глазами по сторонам).
Татьяна:
— Я оце вам молочка трошки принесла, яєчок…
Лифанчук:
— Сідай і кажи, чого прийшла, у мене часу нема.
Татьяна:
— Я до вас прийшла, бо мені страшно, я боюся.
Лифанчук:
— А мені шо до того? Дао твій страх до задниці.
Татьяна:
— Я думала, шо ви нічого не боїтеся, ви такий мущина симпатичний…
Татьяна сама тоже ничего – бедра и грудь как будто по лекалу вычерчены. Лифанчук изо всех сил старается не смотреть на неe.
Татьяна:
— Якби ви согласились у мене трохи пожить, я б вам борщ кожен день варила, вареники… Замість отой гидоти, що ви її патиками їсте. Всю вашу одежу випрала б.
Лифанчук покончил с дровами и легко, как кошка, в вертикальном прыжке вскочил на торец вкопанного столба. Там он и остался стоять, поджав одну ногу под себя, а руку вытянув над головой.
Татьяна:
— Страшно подумати, як ви себе заставляєте… І воно вам нада, отак над собою іздєваться… Ну, а як ненароком впадете? То тоді дітей уже точно у вас не буде…
Лифанчук:
— Тетяна, а нашо до тебе ті бандюки приїжджали?
Он медленно выпрямил ногу перед собой, рука тоже переместилась – так, что здоровый кулак был теперь возле груди. Все это очень красиво и плавно.
Татьяна смотрела снизу на поднятую ногу Лифанчука (ракурс снизу). Татьяна испугалась почему-то, руки дрожали и молоко из глечика лилось на землю. Здоровые сельские коты радостно лакали его.
Татьяна:
— Та хлопці за самогонкою приїжджали.
Лифанчук:
— Ага, а ти їм не продала, а вони тебе за це зв’язали і на балку підвісили…
Нога мастера плавно поменяла положение и теперь торчала вбок. Синяя стрекоза села на пятку и уютно сложила крылышки. Коты подрались из-за пищи. Один прыгнул на Татьяну и повис на юбке. Молоко пролилось, яйца разбились. Сельский дебил прошел мимо, улыбаясь доброжелательно.
29. ИНТ. УКРАИНА. КИЕВ. ОФИС УКРАИНСКОЙ ЯКУДЗЫ. КОРИДОР. ДЕНЬ.
Два охранника вели Вову и Адика по коридору. В мрачном холле они остановились. Адик и Вова переминались с ноги на ногу под присмотром амбалов, расположившихся возле чeрной двери. В центре двери был вмонтирован большой человеческий глаз. Глаз полыхнул алым огнем и два придурка, подталкивая друг друга, протиснулись в помещение.
30. ИНТ. УКРАИНА. КИЕВ. ЗАЛ ОЯБУНА. ДЕНЬ.
Это было странное аскетическое пространство. Белые стены, расчлененные на сегменты темным деревом, вверху темный потолок с выступающими деревянными балками. Вдоль всей задней стены помост из такого же темного дерева, какие-то странные свитки на стенах. Если бы не портрет Махна на центральной стене и рушники на окнах – то, в общем, Япония.
За полупрозрачной темной ширмой, отгораживающей часть помоста, просматривался силуэт сидящего мужчины. Это был ОЯБУН украинской якудзы. Здоровенный молодой японец с холодным самурайским лицом торчал в углу. Его звали ХУЯМА.