В туре, кроме автора, принимали участие:
Мария Ганженко, PR-консультант «ЛиК-ТВ»,
Андрей Охримович, журналист радио «Свобода».
Блуждающие звезды
Один седовласый мэтр как-то сказал, что театр начинается с гардероба. Следуя логике этого наблюдательного человека, мы неизменно придем к выводу, что гардеробом он и заканчивается. Между двумя этими метафизическими точками, символизирующими рождение и смерть, находятся буфет и уборная. Здесь ваш корреспондент заранее отметает претенциозные упреки снобов, высокомерно заявляющих, что в театре есть еще и сцена. Уберите из театра гардероб, буфет и уборную, и он автоматически превратится в сельский стадион. Буфет – вот истинное лицо любого театра, а также его сердце, желудок и печень! Вот та ось, вокруг которой вращается Колесо Сансары, то бишь украинской духовности. Но не театры интересовали нас с Мыколой Вереснем в тот серенький денек, когда мы отрыли наши томагавки и ступили на Тропу. Нашей целью были творческие союзы, ибо, полагали мы, эта самая духовность театральным буфетом не ограничивается; она питает свое астральное тело испарениями борща в «Энее» – столовке Спілки письменників, флюидами котлеты по-киевски в Доме офицеров, эманацией харчо с водкой в Доме учителя – да мало ли чем еще она может питаться, эта крылатая нимфа в вышитой золотом сорочке, в веночке из калины, малины, голубей, лебедей, лелек – эта богиня с грацией и артистичностью Поплавского. Мы решили начать с «Энея», но гостеприимные прежде двери были закрыты, демократическое заведение, где пьющие и жующие писатели могли общаться с таковыми же читателями и своими литературными персонажами прямо за столом, перешло на закрытый режим: «с и до», «тіко члени» и «післяобід зачинено». Пришлось ехать в Дом офицеров (после неудачной попытки Мыколы оторвать у писателей двери, чтобы впустить туда нашу калиново-лебединую нимфу). Котлеты по-киевски (4 грн. 30 коп.), водка (2 грн. 50 коп.), суп (8 грн.), салат (1 грн. 60 коп.), пьющие водку дамы в шапках из пушистых зверей и трое очень немолодых военных в штатском, с тремя бутылками водки, ожидающие четвертого (мизансцена под названием «Дохуя лет спустя») – вот и все наши приобретения. Дальше все было еще безнадежнее. После краткого и неинтересного общения с серьезными, похожими на работников СОБЕСа, проститутками и рюмки с соленым огурцом в подвале Дома композиторов (в самом Доме никакого буфета не оказалось) странствующие воины очутились в Доме учителя, то бишь бывшем Музее Ленина, еще ранее – в здании Центральной Рады (чудны дела твои, Господи!). Когда-то мой дедушка, дизайнер по интерьеру Семен Миляев, проектировал его внутреннее убранство – от мебели до дверных ручек. Сейчас изысканные дедушкины люстры понуро освещали филе мерлузы (подогретое мертвое тело этой твари пахло весенним моргом – 3 грн. 05 коп.), крохотный листик петрушки целомудренно прикрывал икру на подсохшей булочке (3 грн. 80 коп.). Музы и нимфы не залетали сюда, даже сатир не ступал здесь своим козлиным копытом. Тенденция была очевидна. Некогда ваш корреспондент в одной из своих пьес сдуру напророчил именно такое развитие событий. Если не будет соли у вас – чем замените ее? Если лишитесь буфетов в творческих союзах ваших – с чем останетесь? И к чему вам тогда эти союзы, о безумные?
С нас было довольно. «Хватит!», – сказали мы, вспомнив старинный закон Йомасалы Хухиса: «Если бы Йомасала хотел, чтобы ты смотрел на дерьмо, он поместил бы твои глаза сзади». После чего залезли в уютный автомобиль английской работы, управляемый хрупкой девушкой Дашей, и немедленно переместились на Московскую площадь. Там (ориентир – накренившаяся полуторка, от концептуального памятника этому автомобильному ничтожеству – третий дом) нас ждало лобио (10 грн. 90 коп.) с зеленью (5 грн. 50 коп.), чача (50 грн. 82 коп. за графин) и хинкали (2 грн. 60 коп. штука). Это единственное место в городе, известное вашему корреспонденту, где можно их съесть. Конечно, имей он деньги, он бы, не задумываясь, развернул по всей стране сеть дешевых хашных, лобийных и хинкальных – и посетители хвалили бы его, похмеляясь по утрам целебным хаши или запивая холодным белым вином из кувшина ароматное лобио, я уже не говорю про хинкали, эту пищу хевсурских воинов, под которую можно выпить канистру водки, после чего спокойно вести машину по горным перевалам, одновременно болтая по телефону и играя в шахматы. Может быть, они поставили бы ему скромный бронзовый памятник (конь, римские доспехи, лавровый венок), а внизу надпись: «Он нас накормил». Но нетерпеливый Мыкола мешает мне мечтать, он теребит меня, он хочет подвигов – и вот уже мы мчимся по какой-то деревне (странно, ведь мы не уезжали из города!) – такое впечатление, что каким-то образом мы оказались где-нибудь в Тамбовской губернии: нас окружают темные срубы, бдительные собаки и заблудившиеся богоносцы с гармошками. Кажется, нас затянуло в пространственно-временную трубу и вот-вот покажется городовой, надпись «Трактиръ» или, что еще интереснее, «Дом тЪрпимости». Но видение исчезает, и вот мы уже спускаемся в подвал (угол Краснозвездного проспекта и улицы Головко). Незнакомые разбойники играют там в азартные игры, хвостатые четки мечутся в их упругих разрисованных пальцах, хрустят их кожаные одежды, серебряно поблескивают лампасы на спортивных штанах, пылают звезды на кроссовках. Они мусолят карты, с умным видом ходят с киями наперевес, нажимают на кнопки автоматов. Они не знают, что такое ирония, каждый из них может задушить леопарда, и они боятся всего двух вещей на свете – это слов «пидарас» и «козел». Мы пьем с ними водку, закусывая мандаринами, и буфетчица Оля улыбается нам своими золотыми зубами (Феллини, увидев ее, немедленно сделал бы охотничью стойку). На выходе от Оли мы увидели красивого высокого, но одновременно коренастого мужчину, который без «здрасьте» сказал задумчиво, но с вызовом: «А я говорил ей: «Останься, Люба! Здесь тебя ожидает успех». Потом, подумав, уже с придыханием и даже агрессией добавил: «Я кричал ей у вагона: «Люба! Куда ты? Не делай ЭТОГО!» Позже мы узнали, что речь мужчины имела в виду Любу Успенскую, которая действительно променяла шумный успех в киевских ресторанах на не менее шумный в Брайтон-Бич. Еще чуть позже мы услышали просьбу дать три гривны и задумались о правдивости слов мужчины и странностях его дружбы с Любой. Но хватит с нас разбойничьих притонов! Вперед, наружу, фотография на память – и вот мы уже в «44» на Крещатике. Знакомая валькирия приносит нам экзотическое ароматное пойло, мы хрустим соленой соломкой... И опять мчимся по какой-то дамбе, какие-то Русановские сады – куда, зачем? Чтобы показывать языки пираньям в местном кабаке, исполнять бильярдным кием шаолиньское упражнение «Дракон вокруг талии», пить водку с пивом и, конечно же, петь «Напрасно старушка ждет сына домой», слушать звуки поезда, мчащегося по дамбе в какую-то русановскую Валгаллу, радоваться, грустить и надеяться.