В остальном делать было особенно нечего: мы по большей части валялись на кроватях и предавались мечтам. А когда жара спадала, отправлялись в деревню, чтобы выпить вина; у каждого легионера была и своя подружка из местных, стиравшая ему белье. Тамошние женщины ростом не выше наших двенадцатилетних девчушек; они легко покачивались у нас на коленях, когда по вечерам мы сидели в саду, курили и пили рисовую водку, пока из кустов не вылетали большие светляки. Я даже выучил местный язык — это язык сверчков и крапивников.
Однажды вечером, когда я, как обычно, шел с нашей базы к деревне (а идти приходилось по полям, продираясь сквозь зеленые стены), мимо меня промчался какой-то аннамит, а вслед за ним — другой, с тяжелым тесаком в руках, какими здесь рубят сахарный тростник. Тамошних людей, когда они накурятся конопли, порой охватывает кровожадное бешенство, и тогда они бросаются на любого, кто им подвернется, пока их не пристрелишь. Когда этот бешеный пробегал мимо меня, я так ткнул его штыком в предплечье, что он мигом выронил тесак и удрал в кусты.
Таким образом, я завел полезное знакомство. Человек, которому я помог, оказался большой шишкой. Ему в той местности принадлежала половина всех рисовых полей. Эти желтолицые — вероломная банда, которую уже много столетий допекают китайские наместники. И все-таки кое в чем им можно доверять, ибо они не лишены чувства благодарности. С ними просто надо уметь обращаться. Мой новый знакомый пригласил меня отужинать и накрыл стол по-царски: рагу из различных сортов мяса, с рисом, каракатицы, бамбук и семена лотоса, имбирь и консервированные фрукты, даже цветы, запеченные в разноцветном сахаре. «На десерт» хозяин курил опиум и предложил покурить мне, как требуют законы гостеприимства. Это там так же принято, как у нас — потчевать гостей после трапезы вишневой водой или лимонадом. Я улегся на циновку и забавы ради выкурил две или три трубки.
Трудно описать, как хорошо стало у меня на душе. Представь себе, что на пути, который ты проходил уже сотни раз, перед тобой вдруг открывается вход в пещеру. Со страхом и любопытством ты входишь внутрь и видишь сокровища, какие можно увидеть разве что на дне моря или в китайском дворце. Ты слышишь там незнакомую музыку, распознаешь значение чуждых слов, встречаешь духов, которые дают тебе объяснения. Ты видишь малое бесконечно увеличенным, а большое — бесконечно малым, можешь часами рассматривать один цветок или созерцать весь мир — как яблоко, лежащее у тебя на ладони. Ты бродишь по вымершим городам, заполненным дворцами и памятниками, но города эти не по-настоящему вымерли, они только оцепенели. В каждом дворце — тысячи комнат, и в каждой комнате, когда ты туда входишь, оживает свой мир. Куда ни бросишь взгляд, там начинается кишение живых существ. И эти существа — твои слуги, ведь ты вызвал их к жизни своим волшебством. Ты учишься презирать все богатства этого мира, славу, женщин, деньги и человеческую власть, ибо стал духовным владыкой в тех царствах, где можешь со своего трона управлять ходом небесных светил и мельчайшими пылинками…
Я бы никогда не подумал, что на Земле имеется такая волшебная травка. С тех пор я каждую ночь курил опиум, деля циновку со своим другом. Потом наше подразделение перевели на другую позицию — дальше, во внутренние районы. Там я завел собственный чайный домик: один из маленьких бамбуковых павильонов, сдаваемых внаем китайцем, который сам тебя и обслуживает. За это ты даешь ему опиум, и он выскабливает твою трубку. Каждая трубка выкуривается за одну затяжку, и в ней всегда остается немного несгоревшего вещества. Я теперь нуждался в деньгах и начал торговать вином, а также собирать бабочек для Штаудингера[18] в Дрездене и для Cabinet Le Moult[19] в Париже. В джунглях летают такие насекомые, за каждого из которых тебе платят по пять франков. Я работал с утра до ночи, как машина, пока остальные дрыхли; опиум придает человеку сверхъестественную энергию. Главным образом потому, что ты начинаешь по-другому воспринимать время: оно несется так быстро, будто его больше не существует.
Я замечал это, когда не мог провести ночь в чайном домике, потому что нес службу или стоял в карауле. Тогда я расхаживал по двору нашей базы, взад и вперед, предварительно выкурив пятнадцать или двадцать трубок, — ты видишь, что еще и сегодня щеки у меня совсем впалые. Пока я погружался в свои грезы, могли пройти миллионы лет. Потом я слышал трубу и думал: «Вот играют вечернюю зорю». Но на самом деле это была побудка — миллионы лет для меня пролетали как один миг.
18
Отто Штаудингер (1830–1900) — известный немецкий энтомолог, коллекционер и торговец насекомыми.
19
Кабинета Ле Мульта