Выбрать главу

Мы с ним условились встретиться в девять вечера; оставалось еще несколько часов, которые я использовал, шатаясь по городу и совершая всякие глупости. Просто чудо, что еще в городе со мной не случилась какая-нибудь неприятность. Так, когда я оказался перед лавкой часовщика, мне взбрело в голову войти и приобрести карманный компас — самый подозрительный предмет, каким я мог здесь заинтересоваться. Ничего удивительного, что, когда я покинул лавку, часовщик тоже вышел на улицу и долго с любопытством смотрел мне вслед.

Чтобы избавиться от его взгляда, я поспешно свернул в лабиринт переулков, который вывел меня на длинную грязную улицу, где я увидел множество прогуливающихся солдат. Одни развлекались, обмениваясь шутками с девицами, которые сидели на корточках перед обветшалыми мазанками (как какие-нибудь землеройки перед своими норками) и — поскольку дул пронизывающий ветер — пытались согреть руки над глиняной жаровней, наполненной раскаленным древесным углем. Другие исчезали в маленьких барах, отделенных от улицы только пестрыми бамбуковыми занавесками со стеклянными бусинами, — оттуда доносились голоса расшумевшихся гуляк. В закоулках стояли продавцы в красных фесках и жарили на открытом огне кусочки проперченной баранины, нанизанные на шампуры.

Уже смеркалось; бесчисленные мерцающие огни, многоязыкий гул голосов и темные тени, мелькающие за окнами мазанок, придавали этому месту оттенок порочности. Я, должно быть, забрел в тот злачный квартал, где обычно развлекался капрал Давид и посещение которого, как гласило объявление у ворот казармы, каралось пятью сутками ареста.

С любопытством оглядываясь по сторонам, я вдруг увидел, что улица, словно по волшебству, мгновенно обезлюдела. Все праздношатающиеся скрылись в боковых переулках, и я, не ожидая ничего хорошего, поспешил за ними. Тотчас на длинной улице появился патруль, выполнявший тут полицейскую службу: патрульные, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, конвоировали нескольких солдат, которых им удалось поймать.

Едва опасность миновала, как все (словно при игре в кошки-мышки) опять устремились на улицу. Я тоже выбежал вслед за другими, прятавшимися в темных углах; среди них я узнал своего земляка Хуке, который, похоже, очень обрадовался нашей встрече. Он тут же стал меня уговаривать навестить за компанию с ним двух чудесных шестнадцатилетних испанок, чья квартира, как он сказал, находилась поблизости. В нашей спальне мне уже доводилось слышать, как Хуке расхваливал этих девушек своему приятелю, Официанту; ни о чем другом он, казалось, не мог говорить. Хотя подобная авантюра меня совсем не прельщала, я — отчасти из страха, отчасти из любопытства — позволил себя уговорить и последовал за своим приятелем, который, словно кот, уверенно крался по темным тропкам и задним дворам.

Мой страх еще больше усилился, когда мы наконец добрались до нужной улицы и Хуке завел меня в одно из мрачных жилищ. Там я увидел, как он, будто старый знакомый, приветствует двух девиц, которым вполне могло быть по двадцать, а не по шестнадцать лет и которые скорее напоминали евреек, чем испанок, однако на взгляд знатока они в самом деле были не лишены прелести. Желтые платья неплохо гармонировали с их иссиня-черными волосами, а пухлые губы придавали им вызывающий — или, как показалось мне, угрожающий — вид. Теоретически я понимал, что в таких местах происходит, но, когда столкнулся с этой ситуацией на практике, она представилась мне в совершенно ином свете: как будто мы с моим земляком проникли в запретное пространство, где из стены может выскочить демон и разорвать нас в клочья, прежде чем мы успеем опомниться.

Поэтому легкомысленную уверенность, с какой держался Хуке, я воспринимал как вынужденную браваду фокусника-иллюзиониста… Его забота обо мне ограничилась тем, что он отрекомендовал меня добрым малым, который, мол, сейчас устроит здесь большую пирушку… После чего Хуке, словно скатившись с ледяной горки, исчез с одной из девиц в соседнем помещении, оставив меня наедине с другой.

Оказавшись в этом щекотливом положении, я счел за лучшее вести себя так, будто не имею никого отношения к происходящему — будто оно меня не касается. Поэтому я уселся за стоящий у входа столик, на котором лежала (словно кто-то собирался писать натюрморт) разрезанная надвое громадная луковица: мы с приятелем, видно, помешали позднему ужину хозяек. После того как я посидел какое-то время, глубокомысленно вперив взгляд в пустоту, я отважился оглянуться по сторонам… и меня охватил новый, удвоенный ужас: ибо желтая дама, будто находилась в комнате совершенно одна, как раз стягивала через голову платье, под которым не было ни сорочки, ни нижнего белья. Застигнутый врасплох этой нежданной картиной, я, как ошпаренный, выскочил за дверь (не из-за каких-то моральных соображений, а просто по причине неодолимого чувства неловкости). Услышав за спиной крики, я лишь прибавил шагу, не думая о бедняге Хуке, который пообещал дамам пиршество.