Заинтересованность в преувеличении масштаба захваченных невольничьих кораблей — одна из причин «приписок», пользуясь сегодняшним языком, при определении числа невольников, якобы находившихся на борту судов в момент их пленения… Увеличивать их «число» стало выгодным. Из-за непонимания этого лейтенант британского военного судна, захватившего французский невольничий корабль «Ля Каролин», застрелил из пистолета его капитана Барона (вдова получила от английского правительства компенсацию в 10 000 франков). Невольничьи корабли оказывали вооруженное сопротивление военным шлюпам британского флота, порой вступая с ними в настоящие бои (например, на траверсе Бонни между, Ля петит Бенни», «Теодором», «Вижилян» и английскими военными судами «Майридон» и «Тиста»). Все это широко освещалось в британской прессе, и памфлеты об этом занимают видное место среди материалов по истории борьбы с работорговлей.
С такими действиями связаны, однако, и другие издержки, наносившие ущерб моральной стороне гуманных по замыслу акций. Во-первых, бои за освобождение невольников иногда вели к многочисленным жертвам среди них в трюмах атакованных кораблей. Во-вторых, несмотря на теоретически предусмотренный санитарный контроль, смертность среди «освобожденных» африканцев за время конвоирования захваченных судов (например, из залива Биафра до Сьерра-Леоне требовалось в лучшем случае не менее двадцати дней), по существу, оставалась столь же значительной, как и при их перевозке в качестве невольников. Таким образом, задуманные в гуманных целях, карательные меры также не щадили рабов.
Африканцы страдали от военно-репрессивных действий и другим образом. Командиры британских крейсеров (при участии французских офицеров соответственно конвенциям 1831–1833 гг.) понимали тщетность усилий по прекращению работорговли на африканском побережье протяженностью в тысячи километров силами небольшого числа судов. Их наибольшая численность, достигнутая в 1846–1847 гг., не превышала семидесяти военных кораблей, крейсировавших одновременно. Поэтому для уничтожения очагов работорговли на материке, в частности в Галлиньяс, применялись особые методы: на берег высаживались «коммандос» морской пехоты, которая крушила все подряд, не очень разбираясь, уничтожаются ли «загоны» для невольников или обычные африканские деревни. Такие операции к тому же не имели смысла — и «загоны», и деревни быстро восстанавливались, иногда лишь чуть поодаль от прежнего места.
Эта военная политика в гуманитарных целях оставила свои следы, но не на африканской земле, а в умах жителей западных стран. Репрессивные методы против работорговли как бы предвосхитили эпоху «политики канонерок» и последовавших за ней карательных экспедиций, названных «умиротворением» Африки.
Все же некоторые положительные результаты в общем итоге военно-репрессивных мер аболиционизма были достигнуты. Один британский документ (он использован Кертеном для его подсчетов) указывает, что «Форин Офис» в 1814–1843 гг. зафиксировал 2313 невольничьих кораблей. По дипломатическим и политическим соображениям в этом английском перечне упоминается всего 31 французский корабль, тогда как мы определяем их число в это время от 404 до 729, а самое минимальное число плаваний за невольниками в тот же период оцениваем в 2700. Но ведь к этому моменту работорговля отнюдь не закончилась. Один из лучших исследователей работорговли в XIX в., канадский историк Дэвид Элтис{196}, полагает, что в 1814–1860 гг. таких плаваний за рабами было более 3300. Он также считает, что общее число кораблей всех флагов, захваченных во время карательного крейсирования (прежде всего англичанами), составило примерно 2000.
Если же исходить из того, что захватывалась всего четверть невольничьих кораблей, ходивших к африканскому побережью, то тогда их общая численность должна составить 8000 единиц судов разных стран. Такое количество кораблей все же не представляется реальным, но тогда можно предположить, что репрессивные действия на самом деле были куда более эффективными, чем это принято считать. В то же время приведенное число захваченных кораблей не позволяет само по себе определить число освобожденных африканцев, поскольку с 1838 г. корабль мог захватываться и без рабов на основе предположения, что он подготовлен к работорговле.
Репрессивные акции против работорговли привели к освобождению приблизительно 160 000 африканцев, да еще к избавлению от рабства примерно 200 000 человек в Америке. Более гипотетические расчеты позволяют думать, что последствия этих акций проявились в сокращении захватов в рабство на африканском континенте, где «производство рабов» снизилось примерно на 600 000 человек{197}. Во всяком случае, очевидно, что под воздействием аболиционизма и его репрессивных мер произошло создание и укрепление под эгидой Запада новых политических образований в Африке: Сьерра-Леоне, где в 1810–1861 гг. официально были освобождены 94 329 африканцев, и Либерии — сначала американского колониального агентства, а затем территории, на которой власть перешла с 1847 г. к переселенным из Африки неграм, провозгласившим независимость и суверенность новой страны. К 1860 г. население Либерии составляли: 6000 освобожденных рабов, 5700 африканцев, освобожденных за предшествующие 10 лет американскими военно-морскими силами, а также около тысячи бывших рабов, которые сами себя выкупали на свободу. В то же время на территории современного Габона французы создали Либревилль, где поселили горсточку африканцев, освобожденных с савойского невольничьего корабля. Таким путем борьба с работорговлей преодолела трудности периода своего становления. Она дала возможность аболиционистам поверить, что их доктрина была не «химерой», как об этом горевал Кондорсе[31], а смогла привести к совершенно конкретным результатам.
Наконец, нам осталось коснуться третьего пути с вероятными «временными кризисами» экономического характера для африканских обществ, издавна втянутых в систему работорговли, которую западный мир в одностороннем порядке решил ликвидировать. В этом плане почти неожиданно и как по воле Провидения возникли два обстоятельства, по сути совпадавшие с мечтами ранних аболиционистов и в то же время дававшие возможность, по-видимому, ослабить опасность упомянутых кризисов. Во-первых, в самый разгар индустриального подъема западный мир ощутил нехватку масел для смазки машин, бытового освещения, парфюмерного производства. Во-вторых, именно такие масла издавна производились в хинтерланде африканского побережья: арахис в области Сенегамбии, масличная пальма в полосе от севера Сьерра-Леоне до юга Анголы.
Европейцы сами не занимались возделыванием этих культур. Ранее они вывозили лишь небольшое количество пальмового масла для приготовления пищи рабам во время плавания на невольничьих кораблях. Но теперь потребности Запада определили характер нового экономического интереса к Африке — производить в ней масличные культуры, т. е. получать жиры и масла в промышленных масштабах. Первое обстоятельство было тесно связано со вторым, и, что любопытно, эта связь полностью воплотилась на практике за очень короткий срок (примерно за 20 лет). Это означает, что в Африке предпосылки для промышленного производства были созданы самими африканцами и за период куда более короткий, чем, например, время, потребовавшееся для подготовки производственного бума в рабовладельческой испанской Кубе.
В 1790 г. в Англию были привезены 132 тонны пальмового масла, в 1844 г. она импортирует его уже свыше 21 000 тонн, а за 1851–1860 гг. этот импорт возрос вдвое{198}. Франция в 1847–1856 гг. импортировала в среднем 4000 тонн пальмового масла в год, но в последующие 10 лет объем этого импорта сократился вдвое, хотя в то же время ввоз арахиса из Сенегала достиг в среднем 8000 тонн в год, а из Сенегамбии в Марсель импортировалось более 25 000 тонн ореха «тулукуна» для производства мыла{199}. Иначе говоря, с 1830–1840 гг. старые коммерческие общества, специализировавшиеся на посредничестве в работорговле, получили взамен «живого товара» другую продукцию. При этом по сравнению с «белыми» работорговцами «черные» перестроились быстрее.
31
Кондорсе, Жан Антуан (1743–1794) — французский философ и экономист, активный участник Великой французской революции, защитник идеи равенства всех людей и наций, борец за победу разума.