Запрещение Англией работорговли, затем французская оккупация Алжира нарушили этот «реэкспорт» рабов, и в дальнейшем невольники использовались здесь лишь для местных нужд. Невольников сюда поэтому стало поступать значительно меньше, но все же в середине XVIII в. их доставлялось по крайней мере 3,5–4 тысячи в год{209}. Основные сделки совершались в конечных пунктах транссахарских караванов — в Марракеше и Сусе, а затем рабами торговали по всей стране. Их продавали в каждом городе прямо на базарах или же водили группами по улицам в сопровождении глашатая, расхваливавшего «качество товара». Конечно, определить число распроданных таким путем рабов очень трудно{210}.
Для второй половины XIX в. зафиксировано заметное снижение продажи рабов. Главная его причина заключалась в общем уменьшении объема караванной торговли, которая все меньше могла конкурировать с морскими перевозками. Более низкая стоимость перевозки грузов по морю и к тому же их скорейшая доставка таким путем привели к тому, что суданские товары стало выгоднее отправлять морем. Марокканские купцы начали обосновываться даже в Сен-Луи на реке Сенегал, чтобы прямо там закупать товары из Судана. Но морские перевозки находились целиком под контролем европейцев, уже несколько десятилетий как запретивших работорговлю, а поэтому отправлять морем рабов было невозможно.
Поскольку в то же время сократилась и караванная торговля, то приток рабов на Север Африки через Сахару резко упал: наиболее точная оценка для 1880-х годов — всего 500 невольников в год{211}. Это свидетельствует об очень сильном спаде работорговли по сравнению с тем, что происходило здесь лет на тридцать раньше. Поступление сюда рабов все более сокращалось, но все-таки продолжалось еще долгое время. Известно, например, что в самом конце прошлого века жители Туата, чувствуя нарастание угрозы французской экспансии, распространявшейся к югу от Алжира, пожелали отдать себя под защиту султана Марокко и согласились даже на подчинение назначаемым им губернаторам. В ходе переговоров султану многократно посылались разные дары, но каждый раз в их числе были рабы{212}. Видимо, имели место и другие перемещения рабов, так как многие сообщения, связанные с Брюссельской конференцией против рабства (1889–1890)[32], свидетельствуют о продолжении работорговли в регионе, хотя она охватывала уже явно небольшое число людей, ни в какое сравнение не идущее с тем, что было раньше.
В Алжир вообще не ввозилось так много рабов, как в Марокко. Поскольку имеющиеся сведения очень разнятся между собой, определить число рабов в Алжире трудно. В 1845 г. в докладе французского Второго Бюро[33] общее число черных невольников на всей алжирской территории оценивалось в 8000 человек (в основном из Борну и «страны хауса»){213}. В другом докладе, составленном три года спустя в связи с запрещением рабства, вместо этой оценки указывается 18 329 человек, а годовой привоз невольников оценивался в 3282{214}. Последняя цифра не очень заслуживает доверия — она слишком «точна», чтобы считаться осредненной величиной, да к тому же при таком годовом притоке рабов их общее число было бы куда большим.
Поэтому мы приводим указанные данные скорее для того, чтобы показать, что при любых оценках в Алжир привозили рабов явно меньше, чем в другие области.
После 1848 г. на всех контролируемых французской администрацией территориях почти полностью прекратилось поступление рабов. Но торговля ими продолжалась южнее, в частности в Мзабе и Уаргле, издавна являвшихся центрами перепродажи невольников. Мзабские купцы закупали рабов в Туате, а в Уарглу рабы поступали главным образом через посредство кочевников шаамба, соседей Уарглы, кочевавших до Гадамеса.
К началу 1880-х годов ежегодный привоз рабов в Мзаб оценивался одним автором в тысячу человек{215}, а другим — в полторы-две тысячи{216}. Однако эти цифры нам представляются преувеличенными, поскольку пути вывоза рабов на север были практически перекрыты и работорговля здесь всего через несколько лет после того, как французская власть распространилась и на эту территорию, резко сократилась и выродилась в мелкую контрабанду.
Между тем французы как бы проявляли довольно заметную терпимость в этом вопросе. Прямые связи между Алжиром и Суданом отсутствовали, и не имелось возможности добраться через Сахару до какого-либо потенциально крупного невольничьего рынка на юге.
Отдельные попытки доставки невольников окончились безуспешно. Надо полагать, что причиной этого явилось запрещение работорговли, направившее невольничьи потоки в другие страны с более благоприятными для нее условиями. Для того чтобы как-то восстановить приток невольников в Алжир, нужны были особые формы, не считавшиеся бы работорговлей, но в то же время позволявшие «приобретение» рабов. Например, рабы юридически объявлялись свободными, но чтобы стать свободными фактически, они были обязаны отработать у хозяев определенное время. Этот вариант позволял бы, ко всему прочему, получать дополнительную рабочую силу, в которой крайне нуждалась колонизация{217}.
Однако подобные мероприятия не получили развития, так как они, по существу, слишком сильно походили на работорговлю, когда требовалось полностью отмежеваться от нее. Они были бы бесполезны и потому, что отсутствие прямых связей между Алжиром и Суданом возникло не в период французских захватов в Северной Африке, а в значительно более раннее время.
Похожая ситуация складывалась и в Тунисе, что объясняется общностью географического положения — удаленностью от главных транссахарских путей. Но до Туниса доходили караваны из Феццана и Гадамеса, откуда в XVIII в., по свидетельству современников, привозили только золото и черных рабов. Последние в начале следующего века поступали в количестве 500—1200 человек в год, при этом часть из них переправлялась далее в порты Леванта{218}. Здесь возникал тот новый работорговый поток, которого не было на Западе Африки, слишком удаленном от основных пунктов назначения реэкспорта невольников. Этот поток все время нарастал в восточном направлении.
Общий итог этих работорговых операций в Тунисе привел к появлению в стране куда более многочисленной, чем в Алжире, прослойки невольников. В середине XIX в. их число в Тунисе оценивалось в 30 000{219}, но затем началось уменьшение численности рабов. В 1841 г. тунисский бей запретил вывоз рабов и закрыл невольничьи рынки, пожертвовав тем самым и частью своих доходов, так как раньше он получал налог с работорговых сделок. На следующий год бей запретил ввоз рабов, а в 1846 г. пошел еще дальше. Полностью признавая рабство «законным», он в то же время ввел особую нотариальную процедуру для выдачи документов об освобождении любому рабу, который этого пожелает{220}.
Весьма любопытно, что декрет подчеркивал «значительный политический смысл», который придавался указанному мероприятию. Это действительно было так из-за соображений внешней безопасности страны. К западу от нее французы в 1837 г. овладели Константиной, к востоку турки в 1835 г. в отместку за потерю ими Алжира вновь оккупировали Триполи, а затем в 1842 г. заняли и Гадамес. Для защиты от опасности с обеих сторон бей нуждался в поддержке «третьей стороны», которой в сложившейся тогда в Средиземноморье обстановке могла быть только Англия. Она, конечно, соглашалась в определенных пределах поддержать Тунис, чтобы ситуация в Средиземноморье не изменилась во вред британским интересам.
32
В Брюссельской конференции 1889–1890 гг., посвященной уничтожению работорговли, участвовало около 20 стран (в т. ч. Россия) и территорий (например, псевдонезависимое «государство Конго»). Принято считать, что эта конференция знаменует конец эпохи работорговли для Африки.
33
Второе Бюро французского Генерального штаба — главное разведывательное учреждение Франции в XIX–XX вв.