Однако Триполи вбирал в себя не всю работорговлю в регентстве. Феццан был не просто перевалочным пунктом на путях, соединявших его с Суданом, а играл особую роль в торговле рабами. Пополнение ими рынка осуществлялось двумя способами: набегами и покупкой у работорговцев. Набеги тоже были двух типов. В одном случае организаторы караванов для набегов за рабами сами обеспечивали себя оружием и необходимым продовольствием, и. поэтому захваченные невольники становились собственностью захватчиков, отдававших четвертую часть добычи своему правителю. В другом случае правитель организовывал экспедиции за рабами и определял судьбу добычи. Воинам не разрешалось самим оставлять себе ни одного пленника. Всех захваченных невольников собирали вместе, правитель сначала отбирал себе каждого четвертого, а затем раздавал обычно по одному рабу пешим воинам, а кавалеристам — по два. Такие набеги в южные районы проводились ежегодно. Они доходили до Канема и даже Борну, и захватывалось до 1800 невольников{227}.
Помимо подобных, своего рода «официальных» набегов пополнение рынка рабов производилось и частными лицами. Мы только что упомянули Борну. Именно там работорговцы легко могли приобрести невольников, так как операции по захвату рабов здесь были обычным делом. По этому поводу очевидцем опять выступает Генрих Барт, сопровождавший участников подобной операции в 1851 г. и описавший ее во всех деталях. Операция проводилась в южных районах под предлогом заставить вассалов подчиняться, но в действительности просто для захвата рабов. Длилась экспедиция немногим более двух месяцев. По существу, это была «прогулка» вооруженных налетчиков, уверенных в своей силе потому, что у них имелось огнестрельное оружие, т. е. безусловное преимущество перед населением, не умевшим даже пользоваться таким оружием.
Взрослых мужчин-пленников было труднее содержать во время переходов, и их безжалостно убивали на месте, но часто им удавалось убегать, оставляя налетчикам более слабые существа — женщин и детей, которые не могли скрыться так же быстро. Иногда жителям деревень, предупрежденным о набеге, удавалось найти убежище на другом берегу рек, забрав при этом с собой все пироги, чтобы преследователи не могли их настичь. В подобных случаях нападающие приходили в бешенство и предавали огню все, что им попадалось на глаза, включая зернохранилища, и тем самым обрекали на голод тех, кто сумел ускользнуть от рабства. Когда экспедиция вернулась в столицу Кукава, она привела с собой десять тысяч голов скота и три тысячи рабов{228}.
Большинство рабов обменивалось на товары, провозимые с севера транзитом через Феццан. Правитель страны тоже получал доход от таких операций, хотя они были организованы не им непосредственно. Он взимал пошлину с любого товара, в том числе и с каждого ввезенного в страну раба. Правителю полагалось десять франков золотом с любого невольника независимо от его возраста и пола{229}.
Мы располагаем отдельными оценками размаха такой торговли рабами в Феццане. Два разных источника начала XIX в. утверждают, что в отдельные годы здесь продавалось до четырех тысяч рабов{230}. Поскольку указывается, что это число достигалось лишь в отдельные годы, то, следовательно, среднее годовое число продававшихся рабов было меньшим. Однако затем оно, вероятно, стало расти, так как в середине столетия Нахтигаль определял это число в пять — восемь тысяч невольников в год{231}. Казалось бы, запрещение работорговли, объявленное в 1857 г. турками, господствовавшими в регентстве Триполи, должно было уменьшить эти цифры. Но сначала ничего этого не произошло, и османский губернатор продолжал старую практику, собирая привычную пошлину за продажу рабов. По просьбе путешественника Рольфса, ехавшего через Мурзук в 1865 г., один турецкий врач подсчитал, что в том году в город привезли 4048 рабов. Учитывая, что подобное происходило и в других населенных пунктах, общее для этого района число поступавших рабов можно оценить в 10 000{232}.
Вероятно, приведенная цифра преувеличивает объем работорговли в тот период, но она все еще шла полным ходом, хотя через четыре года тот же Нахтигаль определял ее масштабы всего в две-три тысячи невольников в год, что свидетельствовало уже о начале упадка работорговли{233}. Такой упадок мог вызываться разными причинами: сокращением числа невольничьих караванов в направлении Триполи, где местные власти оказались вынужденными демонстрировать строгость из-за присутствия иностранных наблюдателей; просто общим кризисом всей транссахарской торговли в это время. Как бы там ни было, остается очевидным, что рабы все еще составляли основу торговли в Феццане.
Подтверждение этому мы встречаем в источниках как начала{234}, так и середины XIX в., когда на долю работорговли приходилось до двух третей всей стоимости поступавших из Судана товаров. Поэтому без торговли рабами Судан вообще не мог бы иметь коммерческие связи{235}, что и подтверждается сохранением этого вида торговли даже в XX в. А после того, как в начале первой мировой войны итальянцам пришлось эвакуироваться из Феццана, который они недолго оккупировали, работорговля здесь сразу же восстановилась и стала «довольно активно и прибыльно» процветать вплоть до полного восстановления в стране власти колонизаторов в 1929 г.{236}.
Сокращение поступления рабов в Триполи, как отмечалось, может объясняться уменьшением работорговли в Феццане в конце XIX в., но она не ограничивалась выходом только в Триполи. Рабов, пусть и в небольшом числе, придерживали в самом Феццане, а других переправляли отсюда в Киренаику, откуда их везли дальше — в Египет, Сирию или морем в Турцию. С учетом продажи рабов на каждой остановке долгого пути этот работорговый поток представляется равным тому, который направлялся в другую сторону — к столице регентства. После того, как поток в Триполи прекратился, другой оставался почти неизменным. В Киренаику, кроме того, поступали партии невольников с юга; это началось еще в XVIII в. и позже приобрело большой размах.
Королевство Вадаи в Центральном Судане, ранее находившееся в подчинении Дарфура, сумело освободиться от этой зависимости и, утвердившись политически, стало укреплять свою торговлю. В то время Вадаи связывала со Средиземноморьем только дорога через Феццан, но трудность пересечения гор Тибести, а часто и враждебность населения на этом пути делали последний очень тяжелым. По-видимому, торговля рабами по этому маршруту всегда была незначительной, и поэтому султан Сабун (1805–1815) стал искать другие дороги и остановился на более короткой, проходившей через оазис Куфра и заканчивавшейся в Киренаике. С ней у Вадаи с этого времени установились постоянные отношения.
Они получили еще большее развитие в правление Али (1858–1874) в значительной степени благодаря его присоединению к братству сенуситов, центром которого был Джарабуб, юго-восточнее Бенгази. Али проводил политику завоевателя. Из Багирми[36] — западного соседа Вадаи — он уводил население целых деревень, заставляя крестьян и ремесленников работать на землях своей страны. Помимо этого, он постоянно совершал набеги на язычников, живших южнее{237}. Накопленные Али богатства позволили ему не только расширить внешние связи, но и посылать главе братства ценные подарки, среди которых важное место занимали рабы. Невольники распределялись между «завиями» (монастырями) сенуситов, где использовались на разных работах — домашних, сельскохозяйственных, ирригационных, а когда число рабов превышало потребность в них для этих работ, то лишние невольники шли на продажу{238}.
36
Вадаи и Багирми — государственные образования, возникшие в XVI в. на территории к востоку и юго-востоку от оз. Чад, соседствующие на западе с Борну и на востоке с Дарфуром.