На этот раз система «обучения» применялась бурами по отношению к детям, захваченным во время военных действий или добровольно отданным родителями европейским колонистам. Хотя в этом случае нельзя говорить о полной аналогии с рабством в прямом значении слова, так как «обучаемого» нельзя было продать, а его «служба» оканчивалась при достижении 25 лет, но все же нечто общее с обычным рабством и присущим ему насилием имелось. В соседние области специально направлялись вооруженные отряды для захвата пригодных для работы подростков. В других случаях землевладелец посулами или угрозами оказывал давление на семьи местных жителей, добиваясь их согласия отдать своих детей на «обучение»{274}.
Такая практика с большей или меньшей интенсивностью продолжалась до конца XIX в., когда буры лишились своей независимости.
Эфиопия
Закончим нашу книгу рассмотрением региона, где дольше всего в Африке продолжалась крупная работорговля, — Эфиопии.
Вплоть до конца XIX в. названием Эфиопия, до сих пор отождествляемым с Абиссинией, обозначали разную территорию. Что же касается Абиссинии, то этим названием чаще обозначают лишь центральную и северную части современной Эфиопии. Эта христианская империя сумела на протяжении многих веков оказывать сопротивление нападениям мусульман, хотя не всегда могла столь же успешно противиться междоусобицам. Пока внешняя угроза не заставляла их объединяться, крупные феодалы были вовлечены в жестокое соперничество. Навязанные извне и возникавшие внутри страны войны одинаково вели к захвату невольников, которых всегда без труда продавали. Еще в первой главе отмечалось, что среди рабов особенно высоко ценились эфиопы («абиссинцы»): мужчины как слуги или воины, женщины — в гаремах. Такое мнение сохранилось и в поздние времена, рассматриваемые в этой главе.
Однако главные источники для захвата рабов находились не внутри страны, а на ее южных и северных окраинах, где жили галла, гураге и шангала. Галла жили на юге провинции Шоа и привлекали охотников за рабами по двум причинам. Во-первых, непрерывные стычки галла между собой облегчали постоянный приток невольников, во-вторых, женщины-галла пользовались такой же высокой репутацией, как и другие эфиопки в домашних хозяйствах, что гарантировало спрос на них.
Их западные соседи — гурага — не отличались подобными достоинствами, но они жили так рассредоточенно, что захват их в плен оказывался легким делом, им могли заниматься даже многочисленные мелкие работорговцы{275}. Что же касается шангала, живших еще западнее, ближе к Судану, то и на них имелся спрос в силу их известного трудолюбия и крепкого здоровья. Шангала составляли более трети всех невольников в самой Эфиопии{276}.
В течение XIX в. рейды за невольниками часто совершались во все эти области, откуда приводили огромные караваны рабов. Часть невольников покупалась в самой Эфиопии, но большинство уводилось для продажи на вывоз в двух главных направлениях: на север и на северо-восток.
Путь на север начинался от Фадасси и шел вдоль Голубого Нила в Судан. Другой путь вел к Гондару, ставшему вместе с деревнями в его окрестностях подлинным центром продажи и перепродажи рабов. Отсюда невольников отправляли в Судан через рынки в Галлабате и Гедарефе или в Массауа.
Число рабов, поступавших таким путем в Судан, оценивается одним современным историком в 13–17 тысяч человек в год{277}, что учтено в расчетах по работорговле в этом регионе, приведенных ранее. Такую оценку можно считать здесь средним показателем для всего XIX в. Мы полагаем все же, что в последнюю четверть столетия эта цифра была значительно ниже в связи с сокращением сбыта рабов в Египет, а также из-за перекрытия путей в период махдистского восстания.
Вторая дорога вела из Гондара в Массауа, куда также приходили караваны из Судана. Массауа уже несколько веков входила в состав Османской империи. В городе стоял турецкий гарнизон, а с 1865 г. администрация стала египетской. Сначала такая перемена властей не вызвала никаких изменений в работорговле, тем или иным способом приносившей выгоду губернаторам. Прошло много лет, пока все более строгие приказы из Каира не привели к применению мер, действительно препятствовавших торговле «живым товаром». Эти меры ужесточились с установлением здесь в 1885 г. власти итальянцев.
Сколько же всего невольников вывозилось через Массауа? Уже упомянутый нами автор считает, что в среднем их число составляло 1750 в год{278}. Но эта оценка не включает всего контрабандного вывоза рабов, получившего большой размах из-за нежелания давать взятки чиновникам или усиления запретов на торговлю рабами. Контрабандой же заниматься было нетрудно, потому что официальная власть в Массауа действовала только в самом городе, а за его пределами располагалось немало защищенных бухт, где рабов тайно грузили на суда, вывозившие их затем в Аравию.
Из областей, лежащих по южным окраинам Эфиопии, на северо-восток направлялся еще один поток рабов. Сеть дорог вела к ряду маленьких портов, следовавших один за другим от Асэба до Зейлы. Несмотря на усиление в Красном море борьбы с работорговлей, именно эту часть его побережья все чаще посещали работорговцы. Ведь отсюда было ближе 12* 179 всего плыть до Аравийского полуострова, а следовательно, уменьшался риск на море. Сюда приходили, обходя Массауа, даже караваны из Судана. Не исключено, что вывоз рабов через все эти порты мог достигать в среднем до семи-восьми тысяч рабов в год{279}. Их высаживали в Йемене, а затем отправляли по прибрежным дорогам Аравии на север, в Джидду, и дальше, либо на восток — в Оман, где этот поток сливался с потоком невольников из Занзибара.
Следует упомянуть, кроме того, восточный поток невольников в направлении Могадишо, но вывоз рабов с этого участка побережья не получил развития. Правда, несколько южнее экспорт рабов в отдельные периоды возрастал. До середины XIX в. район Кисимайо в устье Джубы еще населяли галла, но сюда с севера уже постепенно переселялись группы сомалийцев. Происходил тот процесс смены населения, который часто имел место в истории Африки. Галла дружески приняли пришельцев с севера и доверили им охрану своих огромных стад. Сомалийцы, привлеченные таким радушием, стали переселяться сюда во все большем числе, пока в 1880-х годах, сочетая силу и обман, не поработили своих хозяев. Побежденных галла убивали или обращали в рабство, а тех, кто сумел бежать, постигла та же участь там, где они имели неосторожность искать убежища{280}. Именно эти беженцы послужили упомянутым ранее источником пополнения рабов для плантаций.
Чтобы разобраться в работорговле, которая велась в это время из Эфиопии и Сомали по многочисленным направлениям, надо рассмотреть ее в тесной связи с положением в соседних странах. Крупные работорговые потоки протягивались на огромные расстояния, включая систему ответвлений, многие из которых до сих пор неизвестны. В ряде районов невольники перемещались во всех направлениях: одних вывозили, других ввозили, и так было и в Судане, и в Эфиопии, и на Занзибаре.
В работорговых сетях отдельные потоки как бы накладывались друг на друга, но индивидуальные особенности невольников при этом никогда не терялись из вида. Рабов наделяли четко определенными достоинствами и недостатками в зависимости от места их происхождения и от принадлежности к той или иной народности. Покупатели знали эти оценки и делали выбор в соответствии со своими запросами и финансовыми возможностями{281}. Поэтому одновременно могли существовать нехватка определенных категорий рабов и избыток других невольников, которых тоже надо было куда-то сбывать.