Столицей Марокко до первой четверти XVI в. был Фес; это объясняло его привилегированное положение в стране. Именно здесь султан принимал дань, в том числе и такую, как от вождя области Танзит на уэде Дра, — сто рабынь и несколько десятков евнухов. Вместе с ними посылались экзотические животные и разные ценные предметы. Черных рабынь можно было увидеть повсюду в городе: большинство служанок в банях были негритянками, да и вообще черная прислуга считалась здесь столь обычной, что даже в домах скромного достатка полагалось включать в число свадебных подарков черную рабыню{64}.
Таково было положение рабынь, но рабов-мужчин ожидала более тяжелая участь: прежде всего они были нужны для работы на обширных плантациях сахарного тростника, расположенных в разных районах страны (Сус, Хауса к югу от Марракеша, окрестности Эс-Сувейры). Возделывание плантаций, сбор и размельчение тростника, получение из него сахара — все это требовало многочисленной рабочей силы. Именно ее составляли в основном черные рабы{65}, с которыми впоследствии оказались связаны многие важные события.
В рассматриваемый период сахар обеспечивал Марокко треть его доходов, став главным предметом экспорта в обмен на европейские товары. Развитие производства столь важного продукта оказалось под угрозой в XVI в. с приходом к власти династии Саадидов. После захвата ими Марракеша в 1525 г. они, проводя свою линию политического укрепления и экономической экспансии, овладели Туатом, а затем и соляными копями Тегаза в пустыне. Соль из этого месторождения была основным предметом торгового обмена с Суданом. Экспансия в направлении Тегазы имела поэтому целью подчинить себе всю транссахарскую торговлю, однако достигнутые успехи могли полностью утратить свое значение из-за начала упадка внутренней экономики Марокко.
Военные столкновения, сопровождавшие воцарение новой династии, привели к запустению плантаций сахарного тростника и разрушению большинства предприятий по его переработке. Когда на трон в 1578 г. взошел Ахмед аль-Мансур, он занялся восстановлением сахарного производства, чтобы обеспечить расширение соответствующих товарообменов. Но для этого опять потребовалось множество рабочих рук, а найти их было негде, кроме как в традиционных местах захвата невольников — в районах к югу от Сахары. А еще более надежным представлялось овладеть этими местами, а потому, продолжая политику экспансии своих предшественников, Ахмед аль-Мансур решил завоевать Судан. Такое решение, видимо, преследовало далеко идущие планы, но совершенно очевидно, что один из них — восстановление численности рабов, необходимых для сахарного производства{66}. в 1591 г. армия паши Джудера с большими трудностями пересекла пустыню и легко одержала победу над войсками Сонгай у Тондиби. Это привело к падению империи Сонгай и установлению господства Марокко в районе «петли Нигера». В результате участились набеги за рабами, что, в свою очередь, вызвало рост предложения на невольничьем рынке в Томбукту и резкое падение здесь цен на рабов{67}. Эта тенденция стала почти постоянной, даже усиливалась, так как возрастало число рабов, поступавших к султанам Марокко в качестве дани. В 1599 г. Джудер вернулся в Марокко и привел своему властелину большой караван с предметами роскоши и «большим числом» (впрочем, не уточненным) рабов — мужчин, женщин, евнухов{68}. Его преемник, Махмуд, успешно подавлял восстания, захватывая при этом много невольников и доставляя их султану. Только в одном из его невольничьих караванов насчитывалось 1200 рабов{69} (вспешке не очень-то разбирали, кто из пленных язычник, а кто мусульманин).
В конце концов дело дошло до того, что жители Туата, «потрясенные числом рабов, проводимых через их оазис», и тем, что среди невольников не делали различия по религиозным признакам, обратились за разъяснением к проживающему в Томбукту и пользовавшемуся большим авторитетом правоведу Ахмеду Бабе. Он подтвердил принцип, что всякий мусульманин — свободный человек. Что же касается «неверных», го они могут быть обращены в рабство только в результате истинной «священной войны» — джихада, то есть войны, начатой «за божье дело» в соответствии с законами и лишь после того, как мирные переговоры окажутся безуспешными. Во всех остальных случаях ислам считает обращение в рабство незаконным, и, если неизвестна причина, по которой человек стал рабом, продажа его противоречит закону. В реальной жизни все происходило иначе, и Ахмед Баба вынужден был признать, что при набегах за рабами часто не проводили различия между мусульманами и язычниками, не соблюдая никаких норм мусульманского права. «Эта торговля рабами, — заключил он — одно из самых больших несчастий нашего времени»{70}.
Господство Марокко над районом «петли Нигера» продолжалось недолго, а те из завоевателей, кто осел здесь, быстро смешались с автохтонным населением. Как же это сказалось на работорговле? Шел уже XVIII век — из-за нехватки источников информации «темный» период в истории Западной Африки, во всяком случае, ее внутриконтинентальной части. Сведения, дошедшие до нас об этом времени, относятся в основном к прибрежным районам, где с XV в. все чаще стали появляться европейцы. Они занимались здесь торговлей, которая быстро свелась главным образом к вывозу рабов, о чем подробнее будет рассказано во второй части книги. Но было бы интересно сейчас проследить влияние этого нового явления на транссахарскую работорговлю. Продолжалась ли она в ущерб прибрежной торговле или же, наоборот, сочеталась с ней, не мешая ей? Один факт позволяет склониться ко второму предположению.
В конце XVII и в начале XVIII в. знаменитый султан Марокко Мулей Исмаил создал большую армию из черных солдат, в которой «одновременно выполняли приказы» 12 000 человек{71}. Трудно сейчас уточнить, в какой степени это войско пополнялось харратинами — жителями южных провинций — и суданцами, доставленными через пустыню{72}, но, по-видимому, по давней традиции, последних было немало. Это тем более вероятно, что, несмотря на широко распространенное мнение, транссахарская торговля не пришла в упадок с исчезновением империи Сонгай; рабы, золото и слоновая кость продолжали занимать видное место среди товаров, поступавших из Судана в Марокко{73}. Число рабов вполне могло уменьшиться, так как больше не было нужды в рабочей силе для плантаций сахарного тростника, пришедших в полный упадок из-за конкуренции сахара, привозимого из стран Нового Света.
Центральный Судан
В то время как в Западном Судане сменяли друг друга великие империи, постоянно связанные торговлей с Северной Африкой, другой торговый путь, соединявший область озера Чад с Триполитанией через центральную часть Судана, тоже отличался заметной активностью. Центр перераспределения товаров на этом пути находился в Завиле, в Феццане — области древних гарамантов. Именно здесь обосновались купцы-ибадиты, пользовавшиеся в течение всего периода, соответствующего европейскому Средневековью, большой известностью в мусульманском мире потому, что продавали много рабов{74}.
Этот торговый путь упоминается уже с IX в., и к тому же иных товаров, кроме рабов, арабские историки на этом трассахарском пути не видели. Посредниками служили жители Кавара, расположенного на полпути между Феццаном и озером Чад{75}. Сначала для организации набегов за пленниками обращались к помощи воинственных племен, какими были в то время канури. А через три столетия сами канури создали в Канеме (на северной оконечности озера Чад) довольно мощное государственное образование, простиравшееся на севере до Феццана и включившее Кавар с соляными копями Бильмы.