И вот перекресток: открытая дверь под колонками, на чернобелом ковре перед низеньким столиком тихо сидит в голубой гондуре седоватый мужчина, белея тюрбаном; очки уронил он на кончик мясистого носа; и – пишет, скосивши на нас любопытный зрачек; наше «Мужество», кистью метнув, наклонилось почтительно к уху араба; и – шепчет, араб соглашается; «Мужество» делает знак: подойти:
– «Нет не бойтесь, пожалуйте; это – нотариус; он приглашает взглянуть, как он трудится».
Робко подходим к арабу: он тихо сует кончик пальцев и тихо справляется: кто мы, откуда, зачем, как здоровье; потом, указав на сиденье, склоняется в книгу и старой рукой выводит арабские знаки письмян; отдохнувши немного, прощаемся мы; и – выходим на улицу.
Вновь из открытых дверей под чернеющей росписью детский галдеж; это школа; заходим: под малой колонкой сидит на циновке учитель Корана, перед ним, поджав ноги, – десятки мальчат, на коленях у каждого мальчика вижу я доску; на ней – письмена, все кричат, и учитель араб с длинной жердью в руке улыбается ласково – мальчикам, нам; хором мальчики учат священные тексты; когда затвердят наизусть их, учитель отпустит; так день изо дня они учат по порции текстов.
Выходим: о, множество негров! Давно поселились они среди стен городских; Ибрагим-бен-Аглеб, повелитель Берберии, некогда здесь из суданцев составил почетное войско.
Уже вечереет, выходим из города, в пыльные тусклости вновь залетавших песков, пробирается к черным воротам какой-то кудесник; и – с жезликом он, у него за плечами мешок из затянутых кож:
– «Там в мешке у него верно кобры».
Перед городом дервиши ловят здесь кобр, из мешка выпуская ручную змею, за собой в западню приводящую: дикую кобру; влезает в мешок она, быстро затянет его тогда дервиш.
Проходит бормочущий старый слепец; перед собою он щупает почву огромною палкой:
– «Это – профессор Корана» – нам шепчет наш «Мужество».
– «Он – знаменитость: каид его чтит».
Расплескали священные перья кровавые светы свои; минареты уже розовеют… И я удивлен, оглушен, ослеплен! Все – смешалось: бурнусы, мечети, миндаль, полоса золотого заката; уж падает ночь; мы с Асей сидим: табльдот! за окнами ревы и гулы; мышиные писки и шамканье старцев; неведомый кто-то стучится в окошко; кончается скучный обед; половина толстеющего американца теперь принимается за второй, вероятно, десяток открыток: с лубочными видами города; старый супруг ее – курит.
И прошлое – тихо восходит во мне.
Аглебиты
Седой Кайруан загляделся на славное прошлое; Сиди-Окба проницательно видел его, когда здесь, средь песков, он заметил:
– «Быть городу».
Крепость арабской культуры – возникла.
Уже в 800-м году здесь возвысился бербер, до мозга костей пропитавшийся духом арабства; Гарун-аль-Рашид поручил ему страны Берберии: звали же бербера – Ибрагим-бен-Аглеб; бербер этот выплачивал легкую дань калифату; так власть аглебитов возникла, возвысила город, ввела непокорный Магреб в русла чисто арабской культуры; в устройство комфорта: суннизм, или внешняя форма той миссии, здесь насаждался при помощи местных, туземных (не пришлых) властей; очень странно сказать, что политику Англии всюду вели покорители по отношению к покоренным народностям; крепкий нажим, диктатура, – пока в покоряемых странах вводились зачатки культуры; потом – автономия.
Дав Кайруан аглебитам, арабы себе создавали друзей, сокрушивших главу кореджитства в Берберии; все мусульманство суннистское, как понимаю его, sui generis форма массонства восьмого, десятого века, руководимое кучкой хитрых политиков, одушевленных известной культурною миссией, – передовой и гуманной по отношению к множеству диких народностей, т. е. народностей павших под мусором синкретических бытов и культов, передовых в свое время.
И вот Ибрагим-бен-Аглеб, верный ставленник кучки арабов, блестяще вершит свою миссию; он водворяет порядок в стране; и однако: он – всюду на страже свободы Берберии; он – отражает претензии египтян, ослабляет суровости бывших доселе властей; земледелие всюду – цветет; бен-Аглеб поощряет в туземцах порыв к мореплаванию: строит в окрестностях славного города пышный дворец «Ель-Аббасию», организует милицию черных, чтоб ею ослабить сирийскую гвардию (или – засилье арабов, пришедших с востока), заводит сношения с Карлом Великим; и тот посылает послов в Кайруан; Ибрагим их встречает рядами роскошнейших празднеств.