Лишь восьмая Сахары покрыта песками, или дюнами; прочие семь восьмых суть хамады, сериры, а не пески, как привыкли мы думать; образованье хамад не от малости влаги; от действия солнца; Вогезы, Урал превратились бы тотчас в хамады, коль жар африканского солнца переместился бы в Европу. Хамады суть горы Тибести, хамады – плато Ахаггар, туареги, сроенные здесь, нападают на мирных арабов, доходят до аванпостов Тунисии и до базы Уаргла, нападая и грабя; летают в пустыне на быстроногом «мехари» – особого рода верблюде, пересекая пространства до 1000 верст, отделяющие Уарглу от плато Ахаггар: ими был убит Флаттер.
Да, во Французской Сахаре, в Салехе, твердейшие, каменистые грунты покрыты песками (в Ерга – там песок запевает «рожками»: знак гибели), а Ерга уже заходит в Алжир; а песчаные дюны Игиди уже в Марокко: в Туате; к Тунисии протянулись оазы Уаргла, а под ними – плато Тасили.
С мыса Нун до знакомого нам мыса Доброго, на расстоянии 2250 километров в длину слиплись вместе Марокко, Алжир и Тунис, образуя отчетливый остров, омытый на западе и на севере морем, омытый с востока и с юга пустынею; Риттер тот «остров» зовет «Малой Африкой», уподобляя его «Малой Азии». «Африка» эта отделена мировой пустыней от черного континента: Нигерии и Судана[39].
Туда – меня тянет; и я с удовольствием слушаю «Мужество»; а оно приглашает меня сделать первую пробу, нырнуть нам втроем; это значит увидеть Тугурту, расположенный в северной части Сахары, на юге Алжирии: он в оазе среди «Sahara algerien»[40].
Зеленейшую Бискру прозвали «Парижем» пустыни; здесь толпы туристов из Лондона, Петербурга, Парижа и Вены встречаются с толпами туарегов и форт «St-Sermain» охраняет туристов.
На «Мужество» я благоговейно смотрю снизу вверх: ведь оно «проводник», а в пустыне – «священное» звание это; у берберов группа людей соединенных для странствия – братская община, Джемма[41]. Предводитель же каравана – Кебир (господин); ну, конечно, Кебиром средь нас было бы «Мужество»…
Так я, размечтавшись, думаю: пересекши пустыню до озера Чад, пересечь ее снова: от озера Чад до Бахр-ель-Абияд (Белый Нил), повторив путь Маршана, отчетливо мной представляемый; Ася вступается тут:
– «Ты опять с авантюристами: и – никуда не поедем».
А все-таки в Бискру ей хочется – через пустыню и далее, хочется в Константину, Алжир, Оран, Фец и оттуда в Цеуту и кверху; и Альказар, и Альгамбра – пленяют: тогда закруглится наш путь.
– «А Египет?» – так дразнится Ася.
А я, буриданов осел, меж пирамидою и Бискрой теряюсь.
Мы только вернулись с прогулки; смотрели плантации персиков (где-то за городом); персики тут вырастают в песке; нас коляска качала на плавных песках; из куста благовонных, чуть розово-нежных миндальных цветов, поднесенных арабами Асе, смеялись в закат, расплескавший кровавые крылья; туда прочертились ряды минаретов.
Теперь загорелые, бодрые мы продолжали смеяться и спорить:
– «Тебя представляю уже на верблюде: смотри, ты страдаешь морской болезнью, а все говорят, что езда на верблюдах у иных вызывает морскую болезнь».
– «Ах, пожалуйста… Ты-то хорош: десять раз в день хвататься ты будешь за голову, думая, что…
– «Что – удар?»
– «Знаю я»…
– «Все же, Ася, Египет, или… малый кусочек Сахары: малюсенький…
Тут постучались:
– «Entrez».
Распахнулась дверь; и – закутанный в плащ, появился таинственно «Мужество».
39
Сюда: