Жорж подошел к фокуснику и начал тихо в чем-то убеждать его голосом, в котором звучали горечь и раздражение, адресованные то ли фокуснику, то ли нам. Этого мы понять не могли, потому что никто из нас не знал языка, на котором они говорили. Бармен совсем лег на стойку, чтобы лучше слышать, а черный ассистент флегматично взирал на всю эту суету.
В конце концов лишь двое пассажиров отправились спать, а остальные, посмеиваясь, остались на своих местах, но было заметно, что им несколько не по себе — очевидно, никто из них не любил оставаться в дураках и щеголял тем, что никогда никому — о, никому! — не позволял себя провести, даже черномазым, у которых нет и не может быть истинного представления о чести, так как все они в той или иной степени жулики и мошенники. Мы, я говорю о себе и моем муже, испытывали совсем другое чувство, но внешне это было незаметно. Проще всего было бы обратить все в шутку и усмотреть в этом представлении наивную попытку выудить из наших карманов сто пятьдесят франков, но мы самодовольно считали, что это значило бы выказать оскорбительную снисходительность к ним всем только потому, что они чернокожие. Раз уж они решили заняться делом белых, будь то фокусы или управление страной в наш двадцатый век, надо спрашивать с них строго, как с равных. Ради самого фокусника и ради нашего уважения к нему, как зрителей, он должен был честно отработать эти сто пятьдесят франков! Мы уже допили пиво, а горячий спор между фокусником, Жоржем и барменом все еще продолжался.
Фокусник не поддавался на их уговоры. При первых же словах Жоржа он начал отрицательно мотать головой и укладывать в чемоданчик свой волшебный реквизит — карты, яйца, бумажные цветы. Он морщил верхнюю губу и на все доводы опять и опять отвечал тоном категорического отказа. Жорж и бармен обрушивали на него буквально водопады слов — уговаривали, насмехались, подзадоривали. Внезапно фокусник уступил и пробормотал что-то вроде: «Пусть будет по-вашему, но я ни за что не отвечаю».
Жорж обернулся к нам со счастливой улыбкой, поклонился и воздел руки к потолку.
— Я сказал ему: слишком мало. Сейчас он покажет еще. Вы увидите колдовство.
Он рассмеялся, подняв брови, и так затряс головой, что его фуражка с эмблемой едва не слетела. Весь его вид говорил, что для него согласие фокусника такое же чудо, как и для нас.
Фокусник тоже поклонился, и мы ему захлопали. «Новобрачная» на мгновение опустила голову на плечо своего молодого супруга со щенячьей физиономией и зевнула ему в ухо. Затем все мы сосредоточились и приготовились смотреть.
Ассистент, который успел снова оседлать свой стул, по знаку фокусника поднялся и встал перед ним. Фокусник коротким решительным жестом заправил рубашку в брюки, как бы заканчивая последние приготовления, и начал делать пассы перед лицом своего помощника. Тот замигал, словно сонный пес, потревоженный мухой. У него было тяжелое лицо с выпуклым лбом, мощной нижней челюстью и широким носом, на котором единственный надрез татуировки казался чернильной кляксой. Длинные пушистые ресницы настолько затеняли глаза, что несомненно мешали ему смотреть. Тонкие черные руки фокусника с желто-розовыми ладонями казались полупрозрачными, они извивались, как змеи, и порхали, как птицы. Вдруг ассистент начал приплясывать. Он отступал от фокусника в дальний угол, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, втянув голову в плечи и согнув руки в локтях, как бегун. В салоне раздался сдержанный, но одобрительный смех. Мы все искренне готовы были поддержать фокусника, раз уж он так старается. А он стоял, опустив руки, и его гибкое худощавое тело казалось щуплым и жалким в свисающей с плеч дешевенькой чистой рубахе и слишком просторных для него серых брюках. Он смотрел на нас, а тем временем ассистент, сделав круг, начал приближаться к нему, пританцовывая и напевая... Но он пел женским голосом!
И тут все мы разразились хохотом, уже совершенно искренне, а не из желания поощрить чародея. Как гипнотизер, он обладал превосходным чувством меры и времени, которых ему не хватало при показе фокусов, — смех еще не затих, а он что-то коротко приказал ассистенту, и тот, подойдя к стойке, схватил пустой стеклянный кувшин и осушил до дна большими жадными глотками, словно после многодневного перехода через пустыню. Затем фокусник разбудил ассистента одним движением руки перед его лицом. Ассистент уставился на нас, ничего не понимая, однако даже тот факт, что он почему-то оказался в центре всеобщего внимания, не возбудил его любопытства, и, спокойно усевшись на свое место, он широко зевнул.