Мишка тоже подглядывал за мной и, думая, что я не вижу, прижал свою ногу к ноге женщины и покраснел.
Я поднялся:
— Мне надо выйти, — и вышел с завхозом.
— Ты куда? Я с ней договорился, что вас двое…
— Иди, ты…
— Ну, — совсем не обиделся завхоз, — ты парень не промах. — И пошел, пошатываясь, по коридору, длинному и плохо освещенному.
Я вышел следом. Где-то рядом прятала ночь красивые женские глаза. Окон было чересчур много. Однажды показалось, что это она. Осторожно подошел к окну и ждал, пока обернулась. Отступил в темноту и, стараясь не шуметь, пошел дальше. Вышла какая-то женщина, постояла у стены, произнесла что-то неразборчивое, глядя на звезды, и снова ушла.
Звезды, то мелкие и частые, то зеленым и сиреневым вытянутые на ярко- фиолетовом небе, были как плывущие и ломающиеся на волне блики. Все дышало. Песок уже был холодным, а из степи упруго давили, изгибаясь, струи горячего воздуха. Плоско упало на песок отражение внезапно вспыхнувшего окна. И черным клубилась вокруг золотого ночь. И сыпались с громким шорохом песчинки, каждый шаг выдавая. И длинно, как поезд, светились бараки. Ряды поездов. И хотелось спешить.
Тело начало мерзнуть. Я повернул назад. Но назад идти было некуда. Не время. И не хотелось. И еще часа два или три я бесцельно бродил по окраине поселка, то согреваясь, то замерзая снова, когда пытался присесть.
Подошел к своему бараку. Света в коридоре уже не было. На ощупь нашел двери. Попробовал — открыто. Вошел. Рукой поискал на стене выключатель. Выключателя не было.
— Миша! — позвал тихо.
— Что? Какой Миша? — Кровать испуганно скрипнула, отделив женский голос от тишины, как лист от дерева.
— Миша… мой друг, — и, будто сообразив, добавил, — парень. Мы взрывчатку привезли днем на платформу у стрелки.
Пауза.
— Вы барак перепутали…
Потом очень долго все было тихо. Наверное, мы не дышали.
Надо было уходить. Куда? Черт разберет эти сараи. Женский голос сказал:
— Проходите. До утра все равно ничего не найдете.
Я начал вдруг волноваться. Долго закрывал дверь. Что-то мешало на пороге. Наклонился, поправил половую тряпку у двери, дверь поддалась и закрылась.
— Вы одна?
— Да.
— А остальные?
— Я здесь одна.
Я спрашивал шепотом, и она шепотом отвечала. Я почувствовал, что весь взмок. Увидел темное пятно портрета, две кровати, стул и на него что-то наброшено, наверное, одежда, стол у окна. За окном черно блестел освещенный уличным фонарем, одинокий столб.
Казалось, прошла вечность. Я спросил:
— Вы не спите?
— А ты долго так будешь стоять?
— А куда идти?
— Сюда… Я разглядел вдруг, будто зрение стало в тысячу раз сильнее, ее запрокинутую на подушке голову и вытянутую ко мне руку. — Иди… Только не говори ничего и не спрашивай…
Мне чудится лес. Утро. Веревки качелей тонко и высоко взлетают в листву дерева. Ветки качаются, прогибаясь под упругими петлями. И все выше полет. И уже не скользишь вниз, замирая в падении. Только вверх. Когда же падение? И солнце мелькает, сжигая листья. Выше! Когда же падение? Выше!..
— Еще… — она напряглась, и, вдруг расслабившись, засмеялась у меня под подбородком.
— У тебя красивые плечи. И руки. А что это за ранки?
— От соли.
— Пройдет?
В ответ она жадно и нескончаемо целует меня:
— Соскучилась я по человеческому, — говорит, будто извиняясь. — Хочешь знать, как я сюда попала?
— Не надо.
— Надо… Всего два месяца проработала. Школу закончила — курсы продавцов. Работала со своей тетей. Она — завмаг. Двое детей. С мужем в разводе. Пил. Бил. Конечно, она жила не только на зарплату. Разве она одна? У всех знакомых кто-то сидел или сидит. Тут ревизия. Растрата. Я взяла вину на себя — у нее-то дети. Она поплакала и согласилась. «Что делать, племяшка, два года отсидишь, тебе только двадцать будет. Помогу…»
— Это же бесчестно.
Она накрыла мой рот маленькой ладошкой и неожиданно улыбнулась:
— Я хочу, чтобы у меня был ребенок.
— Сейчас?
— Глупый, это не происходит так быстро.
Я смутился еще больше:
— Разве об этом тебе думать?
— Я просто думаю о счастье.
— Какое же сейчас счастье?
— Какое? Желанное! Я желаю его. И буду желать несмотря ни на что. Даже здесь! Назло тем, кто не хочет быть счастливым. Я не откажусь от себя… Я завелась. Мне не важно, что происходит вокруг — магазин, лагерь, очередь… Важно — в душе что? Я завелась, как пружинка. Насколько меня хватит? Но я хочу так. Только так… Стыдно, что у вас, которые на свободе, не достает желаний. Сыты полуобманом, полуудовлетворением, полусчастьем. Не смей уподобляться им! Меня томит жажда. Радоваться и любить!