— А если у него неблагополучное будущее? — спросил Мукамби безрадостным голосом, демонстрируя свое горестное соучастие в судьбе того, кому предсказание не давало повода для веселья.
— Тогда тем более ему лучше не знать об этом, — безжалостно сказал Нкили. — Ему уже ничего не захочется делать и он будет просто сидеть и ждать своего конца. Я понятно объяснил, Санго?
— Ты говоришь так, как будто смотришь на нашу жизнь со стороны. Разве у нас не говорят: “Если твой брат умирает, ты тоже умираешь?” Я веду борьбу и почти все наше племя поддерживает меня.
— Санго, не забывай, что мудрость белого человека не должна стоять на первом месте, помни, что нам помогают наши духи, а нашим недругам — их. И может случиться так, что их духи на этот раз окажутся сильнее или наши духи предков почему-то нам не захотят помогать. Возможно, они на нас за что-нибудь обиделись. Разве мы уж такие хорошие? Часто ли мы приносим им жертвы? А не почитать предков, а то и совсем их забывать, это быть рекой без истоков или деревом без корней.
— На все у тебя найдется ответ, Нкили, — буркнул Мукамби. — Только ты мне еще не посоветовал, как добиться победы.
— Соль и совет дают только тому, кто об этом просит.
— Вот я и прошу. Только речь сейчас пойдет об этом белом, который сейчас находится у нас. Я решил оставить его здесь до тех пор, пока руководители его страны не пришлют нам достаточно оружия. И всего другого, что нужно для войны.
Мукамби посмотрел на Нкили оценивающе, будто пытался взвесить его мудрость и магические возможности, боясь в то же время, что рационализм и прозорливость белых людей окажутся более весомыми, чем заклинания его муганги. Ведь ему далеко до покойного Лубингиры. А вдруг его, Мукамби, сочтут не столь уж важной политической фигурой и на шантаж не поддадутся?
— Санго, то, что ты затеял, станет известно очень далеко, и с тобой не захотят потом иметь дело в других странах. Если пчелу силой загонять в улей, она не даст меда. И не только белые люди осудят тебя, но и многие черные в других странах. А тот, кто делает другого узником, тоже лишает себя свободы.
— Какая от тебя помощь, Нкили, если ты не хочешь меня понять?
— Тот, кто заблудился в лесу по своей глупости, злится на того, кто его хочет из этого леса вывести на дорогу.
Разговор все больше заходил в тупик и это уже было не в первый раз. Оба они говорили вполголоса, чтобы их не слышала охрана у входа в пещеру, но иногда Мукамби, сердясь, немного повышал голос. И тогда он чувствовал, что те, которые сейчас играют в карты, сидя на циновке, хотя они и далеко от них, помимо воли прислушиваются. А потом у них сложится впечатление, что между их признанным вождем и известным им с самого детства колдуном появились разногласия. А Нкили к этому времени сказал Мукамби, что настоящий вождь себя вождем никогда не объявляет: это делают за него люди, которые хотят его видеть в этом качестве. Это было косвенное обвинение Мукамби в самозванстве и Нкили еще добавил, что тот, кто сам что-то выбрал, не должен жаловаться на этот выбор. Как будто он, Мукамби (тогда, правда, он так себя не называл), когда-нибудь пожалел о том, что еще молодым лейтенантом поднял мятеж в своем батальоне. Сохранить что-либо бывает труднее, чем его добыть. А что имел в виду Нкили, когда сказал: “Поле обмана большое, только проса на нем не соберешь”? Это что, намек на то, что он отошел от своих прежних идеалов и носит берет со звездочкой лишь для маскировки? Или он, как ясновидец, уже узнал, что Мукамби стал тайно хранить деньги в зарубежных банках? Не все вещи надо делать открыто. Никто в поле не сажает ямс или маниоку, когда это видит дикий кабан или дикобраз. Нкили настоящий муганга, в этом никто не сомневается, иначе старый Лубингира не взял бы в свое время его в ученики. Но то, что он иногда говорит самому Мукамби, допускать нельзя. Он даже намекал на то, что Мукамби совсем забросил свою семью в родной деревне, дети растут без отца, а здесь в лагере он держит потаскушек, чтобы те являлись к нему по первому требованию или ложились в постель к тому, на кого он укажет. Мукамби даже казалось, что свои прямые функции в качестве муганги Нкили выполняет с недопустимой небрежностью. От него ждешь надежного предсказания, верного предвидения событий, а он недавно ответил Мукамби вопросом: “Если ты не знаешь даже начала, зачем тебе знать конец?”
Всего этого, разумеется, никак не мог знать Вьюгин. А тем временем между властью политической и военной, и властью магической уже назревал полный разрыв. В последнем их разговоре Мукамби дал понять Нкили, что в его дальнейших услугах он больше нуждаться не будет. Правда, Нкили был еще и неплохим врачевателем и сумел избавить его от бессонницы, объяснив его охране, как готовить ему отвар из каких-то сухих трав. Но поисками внутренних врагов, на что так надеялся Мукамби, он заниматься не стал. Нкили с кривой усмешкой привел даже известную у них присказку: “Главный враг человека — это он сам и есть”.