Дождя не было, но и солнце не показывалось из-за слишком густых облаков. Вьюгин знал адрес наизусть. Проспект Независимости был недалеко от его дома, а дальше его пересекала улица Лукулинди и Вьюгин там однажды бывал. Туда легко можно было дойти и пешком.
На улицах города людей с европейской внешностью всегда было немного, их было больше по вечерам на набережной или сидящих в открытых кафе. Большинство из тех, кого можно было встретить на улицах, были туристы. Их выдавала незагорелость лиц, рук и ног, взгляды, излучавшие немного опасливое любопытство и слишком неспешная походка. А вот на здешних белых людях, кстати, очень редко передвигавшихся пешком, лежала неизменная печать озабоченной деловитости и небрежное невнимание к окружающему миру.
Впереди Вьюгина вышагивала тройка долговязых, похожих на кинематографических скандинавов, а их атаковали с двух сторон подростки в школьной форме. На своем школьном же английском они предлагали им посетить ночной клуб “Момбаса” и совали им в руки пригласительные билеты, дающие право на какие-то скидки.
Когда Вьюгин их обгонял, юные и еще неумелые искусители уже говорили о преимуществах какого-то игорного клуба, якобы славящегося высокой вероятностью выигрышей, а один из подростков обещал привести сегодня к ним в гостиницу девушек, причем, по его словам, вовсе и не проституток.
— Очень хорошие девушки, сэр, — говорил он в этот момент тому, с кем только что поровнялся Вьюгин, — образованные и говорят по-английски.
Говоривший это выразительно глянул на проходившего мимо Вьюгина, как бы давая понять, что сказанное относится и к нему, он тоже может быть включен в число клиентов и что внимание образованной темнокожей девушки ему будет обеспечено.
Вьюгин ускорил шаг и теперь слова, которыми старались прельстить белых туристов, стали тускнеть за его спиной и он стряхнул остатки их с себя, как стряхивают сор и пыль с одежды.
— Зачем вы явились с цветами? — спросила его Мегги с притворным, а, может, и искренним немного сердитым недоумением, во взгляде же ее сквозила доброжелательная насмешливость, которую Вьюгин помнил еще по совместной поездке, когда она приютила его у себя.
— Я думал, что этого требуют приличия, — таков был чистосердечный, хотя и смешной своей наивностью ответ Вьюгина. — Я все-таки приглашен на званый обед и все такое…
— Какая чушь! Тоже мне званый обед. Никого, кроме вас я и не звала. А цветы, к вашему сведению, хороши только, когда они живы, то есть их корни еще находятся в земле, — сказала она немного назидательно, принимая букет и ища глазами подходящий для его размещения сосуд, — а срезанные цветы, это только, извините, их трупы, а что происходит с ними дальше, все знают.
Она посмотрела в обескураженное лицо гостя с явно пародийной заботливостью старшей родственницы и ободряюще добавила:
— Но все равно спасибо. Вы просто не знаете моих пристрастий. А у меня еще есть мерзкая привычка ставить на вид джентльмену не отсутствие, а как раз наличие необходимых ему качеств. У меня вообще серьезные пробелы в воспитании. Поэтому дочь я поручила воспитывать мужу. Правда, с не самым лучшим результатом.
Маргарет Паркс, хоть и сознавала отсутствие у себя манер, украшающих хозяйку дома, но зато восполняла это вниманием к своей внешности и ей иногда удавалось не только скрывать досадные следы увядания, но даже быть по-настоящему привлекательной. А сегодня у нее все-таки был в гостях молодой мужчина.
Дом Парксов и великолепие его просторных комнат вызвал у Вьюгина умело скрываемое удивление. В таких домах ему бывать еще не приходилось. Он ведь был типичным сыном своей страны, в которой так называемый жилищный вопрос продолжал быть больным уже не одно десятилетие. А в силу своего происхождения Вьюгин в целом разделял мнение, что иметь излишки жилплощади, да еще в условиях города, это почти безнравственно. Сам же он никогда не был вхож в городские жилища, как бы сплошь состоящие из одних таких излишков. Это был закрытый для него мир в родном отечестве, его даже можно было назвать параллельным, так как о существовании его многие даже и не догадывались. Когда Мегги в своем открытом шелковом платье, поводя загорелыми плечами, спросила гостя с некоторой отстраненностью, как ему нравится ее жилище, Вьюгин довольно вяло высказал свое одобрение, а давать развернутую оценку ее, как сама она назвала “жилищу”, он не решился, ограничившись парой общих фраз.
Но в доме Парксов была еше и столовая, конечно, очень просторная и ничем другим она никогда и не была. И в ней действительно стоял большой обеденный стол под белой скатертью и множество столовых приборов, и еще рядом стоял слуга, одетый в белую длинную рубаху и с белозубой улыбкой на шоколадном лице.