За окном вновь зашелестел в листве слабый дождь, а от кенийского президента, которого в родной стране Вьюгина не жаловали за явно капиталистическую ориентацию, его мысли перекинулись на грядущие выборы президента здесь, где он сейчас находился и работал. Подумав о слове “работал”, Вьюгин нехорошо усмехнулся в свой собственный адрес, поскольку его деятельность здесь работой могла быть названа лишь условно и гордости у него не вызывала. Выборы приближаются, но Вьюгина сейчас они не должны интересовать. Ляхов, получив указание от партийного руководства в лице Шатунова, должен теперь переключиться на поддержку Мукамби с его повстанцами. О конкретной помощи ему он Вьюгину ничего не говорил, возможно, ждал указаний из своего ведомства. Теперь его отзывают, а тот, кто приехал его сменить, возможно, примется за дело поддержки движения революционного командира более активно, и тогда в жизни Вьюгина могут произойти неизбежные и малоприятные перемены.
Еще до приезда Шатунова и перемены всего направления их работы Ляхов напоминал Вьюгину, чтобы тот хотя бы изредка посещал предвыборные собрания, где выступают партийные лидеры, а то и сами претенденты на президентский пост. Вьюгин вспомнил, как он впервые побывал на выступлении Джереми Мгоди на собрании студентов университета, преподавателей, да и вообще всех, кто понимал английский, так как именно на этом языке держал речь тот, кто собирался возглавлять страну в ближайшие четыре года. Студенты его слушали в основном внимательно, некоторые преподаватели из числа африканцев недоверчиво усмехались, а белых вообще можно было пересчитать по пальцам. Эта была не их страна, они работали по контракту и чувствовали себя перелетными птицами, чей срок возвращения в родную страну еще не пришел, но приближался.
Мгоди был моложав, очень упитан и улыбчив, широкая рубаха без ворота и почти до колен, частично выполняла функцию сокрытия его живота и ей это удавалось. А в псевдонародном узоре рубахи с изобретательной расчетливостью чередовались четыре цвета национального флага.
Говорил Мгоди, расхаживая по подиуму актового зала, звучным голосом, натренированном в процессе публичных выступлений. Он не забывал, что выступает в университете и старался говорить о том, что так или иначе обсуждается образованной публикой.
— Мы не собираемся противопоставлять африканские культурные ценности, а это традиционные верования, отношения в семье и воспитание детей, так называемой бездуховности Запада. Это был бы слишком примитивный подход. Но мы против универсализации культуры в условиях того, что сейчас начинают называть глоболизацией.
“Мы” — это кто?”, думал в это время Вьюгин, “это его партия или все, кто его поддерживает?”
От культуры Мгоди постепенно продвигался к политике и экономике.
— Во многих странах Африки партийный плюрализм не приветствуется из страха перед трибализмом. То есть считается, что каждая партия будет опираться только на определенное племя. Но не надо пугать друг друга и однопартийностью, которая якобы ведет к авторитарному правлению. Если единственная в стране партия служит интересам всего народа страны и представляет все слои общества и этнические группы…
По словам Мгоди и многопартийность, и однопартийность имели свои преимущества. “Ну и ловкач”, одобрительно подумал Вьюгин.
— Между тем некоторые африканские правители-демагоги, — заявлял теперь Мгоди обличающим тоном, — любят выдвигать тезис культурной самобытности своей страны, которая включает даже и экономику. Все мы знаем о “заирской аутентичности”, которую провозгласил у себя Мобуту и к чему она ведет страну.
Его теперь слушали более внимательно, а Вьюгин подумал, что против нынешнего президента Кипанде с его невнятной идеологией и внутренней политикой выпады Мгоди едва ли направлены. Он пока безуспешно пытался выудить из речи кандидата в президенты то, ради чего его страна собиралась поддерживать этого политика. До того как появился новый директивный курс на поддержку здешних “пламенных революционеров” (Вьюгин вспомнил серию книг, которую выпускало тогда издательство “Молодая Гвардия” и среди них иногда оказывались весьма курьезные фигуры), а из этих “пламенных” в стране был, пожалуй, только Мукамби, он же и единственный.
И вот Вьюгин наконец дождался, как и все, кому хотелось знать, куда пойдет страна в ближайшие четыре года, если дворец бывшего губернатора колонии займет новый президент.