В сторону гор вели тропинки, проходившие то среди полей сорго, то среди все той же желтой высокой травы, ему изредка попадались местные жители и он обменивался с ними приветствиями. Вьюгину казалось, что на него смотрели как на некоего инопланетянина, хотя и безобидного. Он видел в сухой траве убитую кем-то большую змею, видимо, черную мамбу и одну живую, но короткую, хотя и толстую, быстро переползавшую тропинку.
По небу неспешно бродили белые, пухлые облака, они часто заслоняли солнце и тогда лучи его теряли жгучесть. Вьюгин захватил с собой светлую матерчатую панамку (пробковые шлемы здесь считались анахронизмом) и она закрывала еще и часть шеи, поэтому солнечного удара он не боялся. А вот мысль о такой коварной штуке, как общий перегрев и следующий за ним тепловой удар, пока не приходила ему в голову.
Солнце уже решительно повернуло к западу и теряло высоту, когда усталый и изнывающий от жажды Вьюгин приблизился к городку. “Сейчас прямо в гостиницу”, подбадривал он себя, “сначала холодного пива в баре, потом взять номер и под душ”. От перечисления всех этих отрадных действий сил прибавлялось и даже шаги немного ускорились.
Хозяин гостиницы был упитанный соотечественник Кришнамурти с блестящими прямыми волосами и с внимательно-настороженным взглядом представителя не очень любимого туземцами национального меньшинства. Ему надо было бы ехать куда-нибудь в Северную Европу, где гуманизм возведен в культ и в каждом смуглом пришельце готовы видеть если не жертву геноцида, то просто беженца, которого надо обласкать и в дальнейшем содержать за счет своих человеколюбивых налогоплательщиков.
Взор хозяина стал излучать профессиональную приветливость при виде Вьюгина.
— Хотите номер, сэр? С душем? Запишите в книгу свою фамилию и цель приезда.
Но на канторке книги приезжих не оказалось, ее, видимо, унесли для какой-то надобности. Это был явный непорядок и хозяин с преувеличенным негодованием крикнул в пространство за его спиной:
— Ромеш!
— Джи? — тут же отозвался голос, возможно, этого самого Ромеша.
Тогда хозяин снова крикнул, но уже с меньшим негодованием в направлении этого голоса что-то вроде “китаб каха хэ?”, словно дал пристрелочный залп.
Вскоре толстая книга записи гостей лежала перед Вьюгиным на конторке, он честно написал свою фамилию, а цель приезда обозначил как деловую. Когда он получил ключ и соображал, куда он должен идти, вошла молодая африканка, глянула на него мельком, но не без интереса и индиец, не спрашивая, молча подал ей ключ от номера.
Вьюгин вошел в свою, довольно, стандартную гостиничную комнату, похожую на те, которые можно обнаружить и в российской провинции. Разница была лишь в москитной сетке над кроватью и термосе с кипяченой водой на столике. Тихий стук в дверь был для него неожиданностью и он чуть не вздрогнул. За это он послал с хмурым неодобрением в свой собственный адрес одно нелестное замечание.
А за дверью стояла та самая африканка, которую он только что видел, улыбалась ему умеренно накрашенным ртом с какой-то застенчивой озабоченностью.
— Я видела, в какой номер вы вошли, — сказала она на вполне приличном английском, — а у меня опять проблема с замком. Не поворачивается ключ. Я даже хочу номер из-за этого сменить, хотя хозяин обещает прислать слесаря.
“Кто она?”, стыдясь своей тревоги, подумал Вьюгин, уже начинающий себя ощущать тайным агентом из дешевых детективов. “Правду говорит или просто это какой-то повод?” Он понимал, что взявшись за эту работу, которая теперь и будет его единственной, он уже въехал в некую страну обмана и сокрытия правды и будет в ней находиться без выездной визы. Ему надо отвыкать говорить правду даже случайно, но привычка обманывать будет потом связана и с утратой доверия к другим. Если ты лжешь сам, так же могут лгать и другие: круг замкнулся.
Ключ в замке комнаты африканки действительно отчаянно сопротивлялся любым попыткам заставить его повернуться в нужную сторону. Вьюгин зачем-то наклонился к замочной скважине, будто сама скважина могла таить разгадку неуступчивости замка. То же самое сделала и африканка, и Вьюгина обдало приятно-будоражащим запахом каких-то странно-незнакомых духов, хотя при его ограниченном опыте в этой области все духи, в сущности, были незнакомыми. Еще его щеку задели ее волосы, которые согласно замыслу прически охватывали ее голову, словно некая дымчатая полусфера. Все это напоминало даже темный одуванчик в пору готовности его семян разлететься. Когда-то примерно с такой прической изображалась американка Анджела Дэвис, большой друг его страны.