“Ловко они все прикрыли”, подумал Вьюгин и тут же вспомнил африканскую поговорку о том, что падаль не утаишь: ее выдает запах и слетающиеся на нее стервятники.
Забор, впрочем, быстро закончился и дальше пошли поля, а больше заросли сухой высокой травы, похожей даже на камыш, отдельные корявые и даже на вид колючие деревья, горбатые коровы с боками, на которых без труда можно было пересчитать ребра. И еще были глинобитные хижины с нахлобученными на них крышами из той желтой травы.
Чтобы окончательно не показаться невежливым, Вьюгин повернулся к соседке и предложил ей скуповатую порцию сведений о себе, где не было ни единого слова правды. Здесь он уже несколько месяцев работает по контракту, преподавая в одной технической школе общеобразовательные предметы. Место он избегал называть, которое вдруг может быть известно собеседнику и может повлечь за собой быстрое разоблачение лжепреподавателя.
— Вы говорите с небольшим акцентом, но не могу понять, с каким, — вполне доброжелательно заметила Дороти, как бы давая понять, что на ее отношение к Алексу это повлиять никак не может. — А откуда вы все-таки?
Говорить правду он не мог, врать не хотел и поэтому избрал третий путь.
— Прошу угадать, — предложил он соседке, как бы давая ей возможность самой выбрать ему родину. Тогда ему останется подтвердить это или опровергнуть.
— Из какой-то скандинавской страны, — решила Дороти. — Я угадала?
— Почти, — со сдержанной скромностью заметил Вьюгин. — В том же регионе. Для многих это одно и тоже.
— Тогда Финляндия, страна озер, — обрадовалась, знающая географию Дороти. — А как у вас приветствуют друг друга по утрам?
Вопрос не застал Вьюгина врасплох. Дело в том, что артполк неполного состава, о котором он говорил Ляхову, стоял рядом с карельским городком Салми, поэтому набор финских фраз у Вьюгина всегда был под рукой и даже мало уменьшился с годами.
— Хювя хуомента! — так звучит у нас “доброе утро”, — с доброжелательной готовностью поведал он и заслужил улыбку.
Дороти, в свою очередь, поделилась с Вьюгиным своими планами поездок по Африке, когда приедет ее мама, которую она ожидает уже на этой неделе.
Они приехали на место после полудня и по дороге раза два видели стада газелей, один раз перед автобусом перебегала стая павианов и самцы свирепо скалили зубы, оглядываясь. В другом месте вдали была видна группа страусов. Таким образом, какая-то часть местной фауны дала себя обнаружить. Видимо, здесь рядом находился заповедник.
Туристский центр состоял из ряда деревянных домиков, а питаться приезжие должны были в самом большом, где еще оказался бар, танцевальный зал и комната для игр.
Селили всех по два и три человека, мест всем хватало, поэтому немногим туристам-одиночкам была предоставлена возможность продолжать наслаждаться своим одиночеством. Так как расселение производилось по половому принципу, за исключением супружеских пар, то Дороти Вьюгин из виду потерял, но был уверен, что не надолго. В отведенной ему маленькой комнатке с одним окном было душновато, но это ведь была Африка. Вьюгин вспомнил вычитанную откуда-то и утешительную для себя истину, что человек думающий, легко переносит одиночество, так как ему не мешают его мысли, тогда как тупица страшится остаться наедине со своей тупостью, поэтому постоянно стремится к общению.
После обеда все приехавшие, ведомые все тем же африканцем-экскурсоводом, оказались на берегу широкой Лунгази. Берега ее там, где начинались пороги, уже были скалистыми. После того, как здесь стали появляться первые туристы со своми фото и кинокамерами, здешние утесы на берегах уже не напрасно взывали полюбоваться их дикой красотой, которая до этого оставалась обидно невостребованной. Местные жители, скорее всего, были так же равнодушны к живописности этих береговых скал и речных порогов, как и главные здешние обитатели: бегемоты и крокодилы. А появившиеся здесь в начале прошлого века миссионеры, были слишком озабочены спасением душ “этих бедных дикарей”, чтобы предаваться разнеженной идиллии на берегах Лунгази. Теперь же автобус с туристами являлся сюда с обнадеживающей регулярностью и перерывы допускались только в разгар дождливого сезона. Поток туристов полностью никогда не иссякал и большей частью это были европейцы и американцы, со значительным вкраплением в последние годы вездесущих японцев с их почти патологической любознательностью.