— Я сделаю свой доклад, основанный на агентурных данных, в том числе и на ваших, — сухо сказал Ляхов, но немного смягчился. — Можете не сомневаться — я ничего не утаю об истинном, как вы изволили выразиться, положении дел. Кстати, об истине. “Что есть истина?” вопросил Пилат и почему-то не стал больше вдаваться в существо проблемы, если верить евангельскому тексту.
— А все потому, что истина для него, — решил блеснуть своей догадкой Вьюгин, — как для колониального чиновника того времени заключалась в том, что думает об этом в данный момент римский император. В абсолютную истину он уж точно не верил.
— Я вижу, что тяготы и опасности поездки не истощили ваш интеллектуальный потенциал, Вьюгин, — иронически прокомментировал это Ляхов. — Значит, по вашему, решение о военной и прочей помощи отколовшейся от ОФОМ организации было заблуждением?
— А вы разве с этим еще не согласны? Кстати, я не так уж давно читал первоисточники единственно верного учения. Так вот, Маркс однажды сказал, что заблуждение само разоблачает себя в процессе борьбы с истиной.
Ляхов усмехнулся, но промолчал. Возможно, ему просто нечего было на это сказать. И тогда Вьюгин на правах успешно выполнившего миссию позволил себе высказать дерзкую мысль:
— Марксу повезло в том, что он не дожил до того дня, когда его собственные заблуждения разоблачила жизнь.
Ляхов отнесся к этому внешне спокойно и только сказал:
— Слушайте, вы, молодой вольнодумец, я полагаю, что у вас хватит ума не делиться своими соображениями со всеми без разбора.
Он глянул на электронные часы на подоконнике.
— Хорошо, что вы явились прямо с утра и доставили то, что я уже мало надеялся получить. По разным причинам. Теперь идите и отдыхайте, а я вас постараюсь без нужды не тревожить в ближайшие дни.
Он подумал немного и добавил:
— К нам должно приехать некое значительное лицо из Москвы. Кажется, один из секретарей ЦК, временно курирующий Африку. Вот тогда вам придется быть почти неотлучно при мне. Боюсь, что нужно будет еще кое-куда съездить, но в пределах страны. И еще я вам должен рассказать немного о расстановке сил в нашем посольстве. Вам это тоже нужно знать и мы поговорим об этом на днях.
После случая с Элис Мнамбити, когда Вьюгин удостоился внимания желтой прессы, он стал вести себя заметно осмотрительнее, в барах подолгу не засиживался и знакомств не заводил. Мегги Паркс он тоже пока не звонил и даже не был уверен, что позвонит ей вообще. Во-первых, несмотря на всю свою эмансипированность, она все-таки была замужней женщиной. Поэтому, услышать в телефонной трубке голос ее мужа и еще что-то ему говорить было для него делом просто тягостным, хотя он и верил в изобретательное разнообразие способов ведения разговора в любых ситуациях. Во-вторых, и это было главным, он признался Мегги в том, что он “тайный агент”, как называют таких, как он в книгах, и ей может захотеться из чисто женского любопытства узнать о его занятиях побольше. И по этому поводу он был собой крайне недоволен. Ведь он впервые частично раскрыл себя хотя бы только в том, что признал свою принадлежность к “секретной службе”. А что если опасность для него в вагоне была надуманной? И у него просто сдали нервы? Ляхову он, конечно, никогда не признается в том, что было. Но Вьюгину все же хотелось верить, что Мегги никому о нем не скажет.
У него состоялась через несколько дней встреча с Ляховым и он услышал обещанный им рассказ о посольстве и о его людях. Шеф даже устроил целый ужин в честь завершения важной и, что греха таить, небезопасной миссии, которая Вьюгиным была полностью выполнена.
За окном догорал желто-лимонный закат с черными силуэтами кокосовых пальм где-то далеко в просветах между высотными домами. Кондиционер ненавязчиво гудел, давая умеренную прохладу и ляховский любимый коктейль “бриз” (джин, швепс, чинзано и кружочек лимона), повторенный дважды, уже проявлял свое нескромное присутствие в организме.
— Я вам кратко обрисую личность главного представителя одной шестой суши в этой стране, то есть Чрезвычайного и Полномочного посла. Характеристика эта только для служебного пользования, дорогой Вьюгин, и разглашению не подлежит.
Вьюгин видел посла несколько раз, внешне это был типичный “восточный” человек, лицо которого, выражаясь языком книги Соловьева о Насреддине, явно не было отмечено печатью мудрости или добродетели. То, что он услышал в тот вечер от Ляхова, полностью это подтвердило.