Разговор шел в кабинете первого секретаря, который Сапармамедов, через голову его хозяина, любезно предоставил для этой цели. Шатунов для себя уже все решил: ляховский сотрудник отправляется по его поручению в горы к повстанцам и возвращается самое большое через неделю. За это время он, Шатунов, посетит еще две-три страны, которые поближе и потом, вернувшись сюда, ознакомится с отчетом этого сотрудника.
Ляхов же пытался саботировать план Шатунова и отстоять Вьюгина, но боялся перегнуть палку. Он не знал, кто именно стоит за этим цековским аппаратчиком и насколько он силен. Еще до разговора в этом кабинете он пытался ему внушить, что Вьюгин ему нужен здесь и именно теперь. Шатунов вообще не любил, когда ему перечат те, которые неизмеримо ниже стоят на иерархической лестнице, а еще он не любил людей из ляховского ведомства. Считают себя мозговым центром, претендуют на формирование в стране общественного мнения. А Солженицына не сумели окоротить и теперь его гнусные книжонки повсюду тайно читают. Когда Ляхов предложил ему послать в горы к этим “партизанам” кого-нибудь из шатуновской свиты, тот с гневным удивлением вскинул косматые брови и наставительно сказал:
— Товарищ Ляхов, здесь уж последнее слово за мной. К тому же мои люди не подготовлены для такого рода деятельности.
— Понятно, — сказал Ляхов с умело скрытой ядовитостью, — кабинетные работники.
Шатунов сделал вид, что этого не услышал и продолжал:
— А ваш сотрудник — работник оперативный, он знает местные условия и даже, я слышал, язык, и имеет, как я понимаю, определенный опыт.
Шатунова, конечно, раздражала зависимость от Ляхова, но он понимал, что никто из его людей не сможет выполнить такую миссию. Они могут сочинять выступления на любую тему и докладные записки, плести интриги, распускать нужные слухи, но в таких рискованных делах, где нужна еще и смелость, они просто слабаки.
— А почему вы, Альберт Аверьянович, вначале не хотели, чтобы мой сотрудник присутствовал при нашем разговоре? Считали, что ему не следует много знать?
— У него задание чисто техническое, — буркнул Шатунов. — Найти, кого нужно и передать ему то, что ему поручено. Ну, и получить подтверждение о получении.
— А вы не задумывались, — мягко наседал Ляхов, — о том, что ему придется отвечать на разные вопросы, в том числе и политического характера, когда он наконец доберется до лагеря этих ваших борцов за свободу?
Шатунов вдруг опасно побагровел и перешел на односторонее “ты”.
— Ляхов, ты уже вот где у меня сидишь. (Он тут же показал, где тот у него сидит). Со всеми твоими подковырками и подначками. Вот вернусь в Москву и буду ставить вопрос. Со всеми вытекающими. Есть мнение, что ты здесь засиделся.
Но когда они оказались втроем в просторном кабинете первого секретаря, прохладном от работы кондиционера, лицо Шатунова приняло свой нормальный оттенок, а сам он снова стал официально строг и неприступен. На Вьюгина же он даже и не смотрел, давая последнему понять, что он удостоился чести быть сюда допущенным только по случаю крайней необходимости и с его мнением он не обязан считаться. Он лишь сухо ему сказал:
— Нужно разыскать самого (тут он глянул в какую-то бумажку) Нгабо, да, Эдварда Нгабо и передать ему вот этот пакет. Надо сначала убедиться, что это именно он.
— А если он откажется предъявить мне свое удостоверение личности? — спросил Вьюгин с какой-то явно дурашливой дерзостью. — Если оно у него есть вообще. Мне еще самому придется доказывать ему, кто я такой и как я там оказался.
— Товарищ Ляхов, — с обиженным недоумением сказал Шатунов, — объсните вашему сотруднику правила действия в таких случаях, если он не знает.
— Он, к сожалению, прав, а правил такого рода не существует, — с ласковой язвительностью поддержал Вьюгина Ляхов. — Он идет к тем, кто уже начал войну с государством, с которым у нас дипломатические отношения. Ситуация довольно двусмысленная, согласитесь. А эти повстанцы могут видеть в каждом шпиона или провокатора.
— Хорошо, — неохотно сдался Шатунов, — мои люди подготовят для него бумагу на официальном бланке с печатью. Есть, кажется, и фотография этого Нгабо. Групповой снимок.
И тут Вьюгин заметил, что взгляд Ляхова стал похожим на тот, который был у главы его ведомства, запечатленный на известном фотопортрете, который неизменно присутствовал на “иконостасе” всех членов Политбюро: какой-то змеино-проницательный взгляд, да еще и со скрытой издевкой.